Вепрь. Скоморох

Ага, это уже купец, видя, что вот-вот начнется непотребное, подал голос и надавил авторитетом. А сам с нескрываемым испугом стреляет глазками по сторонам, как видно в поисках хозяина, но того видно пока не было. Господи, вот остолопы! Ить не так прост этот трактирщик, ему сам воевода батюшка благоволит, сказывают этот еще будучи скоморохом сумел наследника Смолинского от смерти лютой спасти, а это дело такое… Одним словом не забывается. А бабу и он признал, Голуба в одном из Звонградских трактиров была подавальщицей и не только. Да ведь тут-то не все просто.

- Осьма, ты видал, что этот холоп учудил? - Заговорил, как видно, старший охраны.

- Я-то видал, а у вас я гляжу зенки вовсе повылазили. Вы что, аспиды, холопа признали, а на бабе мужний платок не зрите? Кто муж-то? - С нескрываемой надеждой спросил Голубу купец. Может не все так страшно.

- Я. - Голос спокойный, громкий и уверенный в себе. В дверях стоит хозяин подворья с младенцем на руках. Вот вам и бабушка, Юрьев день. - Голуба, забери Неждану, есть ей пора.

Жена тут же приняла ребенка и повинуясь властному кивку устремилась к лестнице на второй этаж. Виктор подошел к Ждану положил руку на плечо, успокойся мол. После чего обвел всех присутствующих решительным взглядом. Рядом как из под земли вырос Горазд, вид решительный, взгляд злой. Голубу в доме любили все и готовы были за нее рвать зубами. Кто бы мог подумать.

На полу заворочался, приходящий в себя охранник. Ничего так, крепкий мужичок. Ждану хотя и пятнадцать всего, но он уж с легкостью весь день с отцом мог работать за молотобойца, и рука у него была ой как тяжела. Но вроде по тому как ощупывал челюсть пострадавший обошлось без членовредительства. Тоже крепок, не отнять, иному от такого удара скулу на сторону своротило бы, а этот похоже ушибом, да синяком обойдется.

- Ну и что тут произошло?

Виктор понимал, что, что-то пропустил, но смысл от него пока ускользал, хотя что-то нехорошее и ощущалось. Ждан просто так руку на человека, не поднимет, тем паче, что горьким отцовским опытом наученный, да и не вспыльчивый он. Скорее бычок, крепкий, сильный, нужно так и на рог подымет и разнесет чего, вот только выпрашивать нужно долго и умело. Но вопрос был не к нему, он холоп, а потому его слово последнее, да и то, если спросят, что вряд ли. Волков смотрел в упор на купца. Его люди, ему и ответ держать первым.

- Первак, признал Голубу, жену твою стало быть и…

- Я слушаю, Осьма.

- Повел себя непотребно.

- Разве на ней не было платка? - Вид и без того был не радужный, а тут уж мрачный как грозовая туча.

- Дак, был, как же не было.

- Она дала какой повод? - Уже едва не рычит.

- Не было этого. Обознался он по молодости, по дурости. Простил бы ты его, Добролюб. Чего молчишь аспид?

- Дак, а что было-то, - ничего не понимая затряс головой парень, - кто это меня так приложил?

- Я гляжу, он ничего не понял.

- Дак, Добролюб, твой холоп-то тоже на вольного руку поднял, - это уже старший охранник. Э-э не-эт, ребятки. С больной головы на здоровую? Так не пойдет.

- Мой холоп, за хозяйку вступился, коли слова Осьмы верные и за то, я ему половину долга с легким сердцем прощаю.

- Добролюб, мой человек позволил вольность, твой поставил его на место, мы от сердца просим прощения. Может так, миром и разойдемся.

А ведь купец не из последних и не требует, просит. Можно и гордую позу принять, но тут уж может выйти что угодно. Коли купец начнет давать в обиду своих людишек, то потом в охрану сможет набрать только шваль какую, потому, коли упрутся, то станет он за своих скалой. Виктор прав, но тут если начать по закону разбираться всяко может получиться, ить Голубу никто не хватал, руки не выворачивал и в темный угол не волок. По дурости и младости лет не обратил внимания как платок повязан, вот и допустил вольность, но ведь остановился, дальше продолжать не стал. А тут Ждан, весь такой героический и по закону не правый.

Это только на первый взгляд, в этом мире все просто. Оскорбили тебя, достал нож и зарезал. Закон, он и есть закон, в любом мире. Да, тут он не страдает той казуистикой, что в его мире, он более жесткий и прямолинейный, но он тут есть и никуда от этого не деться, общество просто не может существовать без законов. Даже у преступников, он есть, и чтут они его, пуще чем люди государственные.

- Добро, Осьма. Но на будущее знай ты и ты артельщик, - это к старшему охраннику, - как завтра поутру сей добрый молодец покинет двор, боле ему тут рады не будут и не будет ему здесь ни глотка воды, ни куска хлеба, ни соломки подстелить, ни угла тело на отдых определить.

- То правда твоя, Добролюб. Как скажешь, так оно и будет.

- Ждан, Горазд, гости голодные сидят. Не дело.

Убедившись, что мир восстановлен Виктор направился на второй этаж. Как и следовало ожидать, жена была на хозяйской половине в их спальне. Обливаясь горькими слезами, она во все глаза смотрела на дочурку, жадно припавшую к материнской груди, и было в Голубе в тот момент поровну, и нежности, и горечи, и боли.

- Голубушка.