Венгерский набоб

- Самая первая - аристократка-губернаторша. Не знаю уж, чего это добрый сосед вознес ее так, откуда такое предпочтение? Боится ее, наверно. Вот уж неженка, вот капризница, ей в обморок упасть - что другому вздохнуть. С ней вечно как на иголках: что ни сделаешь, ни скажешь, даже подумаешь все не по ней. Ногу на ногу положишь - глядь, она уже без чувств; кошка в комнату - с ней корчи делаются; ножик с вилкой крест-накрест на столе нипочем на это место не сядет; розы распустились в саду - ей и за двойными рамами от их запаха нехорошо, никаких цветов нельзя поблизости поставить. От рогалика и того в ужас приходит: бык бодливый мерещится, а пробор у кого-нибудь справа - плакать готова. Смотри, никого не сажай с ней в синем, этот цвет роковой для нее, от синего у нее припадки, и о родственниках не расспрашивай, ей тут же дурно станет. Все волнует ее до крайности; вообще старайся ни о чем с ней не говорить, любой пустяк - и она сама не своя. Да гляди еще, как она в обморок, чтобы сосед какой сердобольный воды на нее ковш не вылил: просто пузырек держи наготове, хоть пустой, она при виде любого тотчас в себя приходит.

- Так, с этой познакомились. Поставим рядом: _нюхательная соль_.

- Ага! Графиня Керести. Вот дама примечательная: высоченная, широченная, мужеподобная, с бровями густыми, мохнатыми. Голосище, будто батальоном командует: "А? Что? Кого? Зачем?" Как пойдет этим своим басом перебивать, человек поделикатней совсем смешается; а захохочет - дом так и загудит. Все общество держит в руках, а уж рассердит кто ее, сам не рад. Юнцы эти наши желторотые дрожмя дрожат, едва завидят ее: застращала их, что твой профессор; по-латыни так и шпарит, уложения назубок все знает любого стрекулиста, самого дошлого, переспорит, а пьет!.. И табак курит бесподобно. Лошадьми не правит, правда, но кнут у кучера вырвать да по спине его съездить, если плохо везет, с нее станется. При всем том добрейшее создание, и благосклонность ее завоевать легче легкого: ручку ей поцелуй да "милой тетенькой" назови - и ничего можешь не опасаться; сама если не напортишь, полюбит и горой встанет за тебя, пусть-ка попробуют тень бросить на тебя, такой шум подымет в твою защиту, - кто куда разбегутся.

Фанни заглазно в эту матрону влюбилась. Хорошо все-таки немножко позлословить, а иначе как не напугаться дамы столь воинственной.

- О ней ничего приписывать не будем, ее и так просто узнать.

- Дальше ее милость госпожа Кертвейи идет. У нее одна слабость: сыночек любимый, годик этак двадцать один будет деточке. Мамаша души в нем не чает. Чувство, достойное уважения. Вот ты о нем и расспроси; Деже ее крошку зовут. Она с три короба о нем наговорит, но выслушаешь до конца достойнейшей в Венгрии женщиной будешь в ее глазах. Ну, а что Дежечке ее бездельник отъявленный, это ведь тебе знать не обязательно.

- Ох и лукавица ты, Флора!

- Порчу тебя, да?

- Нет, описываешь их хорошо. Мне бы твою наблюдательность! Но все равно мне так не научиться.

- Поживи сначала с мое.

Тут тоже, конечно, обе вдоволь посмеялись.

- Ну, бабуся дорогая, добрая моя старушка, с кем там нам еще надо познакомиться?

- Вот здесь графиня Сепкиешди. Тихая, бессловесная женщина, ни на что не обижается, - мужем она ко всему приучена; но и обрадовать ее не обрадуешь ничем; на лице у нее, во всем облике одна надежда, одно желание: умереть поскорей.

- Бедняжка!

- И ту еще муку доставляет ей нечаянно каждая миловидная женщина, что муж тут же, на ее глазах начинает ухаживать за ней. Когда-то слыла она красавицей, но за десять лет совсем состарилась от горя и забот.

- Ах, бедная, - вздохнула Фанни (есть, значит, и ей кого пожалеть).

- Могу еще супругу Джорджа Малнаи представить. Ее ты берегись. Непрерывно льстить будет, чтобы секрет какой-нибудь выведать, неосторожное слово подстеречь. Чистый Мефистофель в юбке. Всех своих приятельниц ненавидит, но встретит - сейчас обниматься, целоваться: подумаешь, любит без памяти. Открыто ссориться с ней - труд напрасный, назавтра же сделает вид, будто ничего и не произошло: в объятия кинется, расцелует, все восторги изольет. Самое лучшее - совсем ее не замечать. Поздоровайся холодно, неприступно, и все. За это она за спиной невежей, грубиянкой тебя обзовет, но это из ее поклепов - самый безобидный.

Фанни пожала благодарно руку Сент-Ирмаи. Сколько пришлось бы оступаться без нее! На скольких ошибках учиться! А может, мучаясь, так и не научиться ничему: людей наблюдать, разбираться в них она ведь не умела. Мало была приучена к самостоятельности.

- Есть еще, кого стоит упомянуть?

- Барышня Марион.

- В самом деле?

- Она такая, какой ты видела ее. Всегда одинаковая. Это не личина, а натура ее.

- А еще?

- Еще одна предательница и сплетница, наговаривающая на всех, которая ехидные наблюдения делает над сокровеннейшими слабостями людскими, но тебе ее бояться нечего, тебя она любит искренне и не предаст, не осудит, не обидит никогда. Она-то кто, угадаешь?