Венгерские рассказы

— Вот умора-то! Представляете: дикие джунгли, дикие звери! А что было на самом деле? Вроде как с черными обезьянами. В Индо-Китае жители на слонах работают. Слоны перетаскивают лес и разные грузы. Они совсем мирные, послушные животные. Так вот: мой американец нанял этих животных, отвел их за город, где лес погуще, и давай снимать. Крутит себе ручку, запечатлевает жизнь диких слонов в диких джунглях. С этой экспедицией я прошел весь Индо-Китай, Бирму и добрался до Непала. А там встретился с одним русским. Как его фамилия — не помню, но звали его Мишей. Он граф какой-то ваш. Простите, у вас, кажется, теперь нет графов… Так вот этот граф Миша сказал мне: «Бросай к чорту американца, махнем-ка мы к тибетцам, в ихнюю столицу Лхассу, там из европейцев до сих пор еще никто не был. Если нам удастся заснять Далай-ламу, мы станем богатыми и знаменитыми». Я согласился. Двинулись в путь. Знаете ли вы, что такое Гималаи? Хо-о-о!

Он поднимает руки, потрясая ими над головой.

— Гималаи — это так…

Держит ладонь вертикально, а другой, встав на носки, перемахивает через нее.

— Там я видел светящиеся леса. Ночь! А лес, как раньше иллюминированный парк на Маргит-сигет — весь так и сияет. Это оттого, что там много, много светлячков. Честное слово, я не вру.

Положив левую руку на сердце, он поднимает правую, как для клятвы.

— Я с вами — как моряк с моряком. Удалось ли нам заснять Далай-ламу? Хо! Куда там! И через границу не прошли! В каком-то монастыре нас чуть-чуть не убили, ночью едва удрали. Через весь Китай двинулись в Шанхай. Шанхай — большой город, там жить можно. Но в Чунцыне я чуть было не женился. Мы там задержались в доме одной вдовы, у которой четыре дочери, и богаты чертовски! Рисовые и чайные плантации, фруктовые сады, два отеля, кинематограф, курильня опиума…

Кутрон умолкает и задумывается, глядя из-под косматых бровей куда-то в даль грустным взглядом.

— Брат вдовы все испортил. Видите ли, там все думали, что я — французский губернатор, а он узнал, что я — никто. Да, в сущности, там так же, как и здесь. Нет протекции — на тебя никто и не посмотрит. Вообще эти женщины… Простите, что я плюнул. Я не уважаю белых женщин. Они думают только о себе, только о своих желаниях. Я больше никогда не женюсь, особенно на местных… В Шанхае я прожил несколько лет у архитектора Худэка. Слышали про него? Как, нет? Невероятно! Худэк — архитектор, который строит небоскребы. А я у него был надсмотрщиком. Но жили мы с ним, как моряк с моряком. Скопил я у него кое-какие деньги и начал опять торговать. Покупал и продавал все, что угодно. Ездил по Китаю, на тихоокеанские острова. Был и в Маниле и на Борнео. У острова Моро охотился за перламутром. Знаете, это то, из чего делают пуговицы, — Кутрон крутит пуговицу на моем кителе и вдруг отнимает руку, точно обжигается. — Виноват! Но после того, как я увидел первую большую рыбу — вот так проплыла мимо меня… — Ладонь его быстро проносится около моего лица. — После этого я уже больше не рисковал нырять. Решил: лучше жениться.

Поехал я в Европу. С одной стороны — свадебное путешествие, а с другой — хотел закупить побрякушек и вернуться. Доехал до Сицилии, узнаю — война! Назад не пустили. Я очень жалею, что раньше не догадался о войне, я бы и не тронулся никогда из Азии…

Глаза Кутрона рассеянно блуждают по комнате и, наконец, останавливаются на единственном окошке, похожем на тюремное. Обняв руками колено и с грустью глядя в окошко, он раскачивается из стороны в сторону.

— Приехал я сюда с черной женой. Остановились мы в этой конуре. Но жена не выдержала здешнего гнилого климата, заболела и умерла. Все мои деньги ушли на ее лечение. Да, я очень плакал. Черная женщина лучше белой. С черной женой хорошо жить.

Кутрон переводит взгляд на грязный пол. Глубокая душевная боль искажает его большое опечаленное лицо.

— Да! Я жду не дождусь, когда совсем уеду из этой норы. Еще не знаю, куда я теперь направлюсь. Может быть, к вам, в Россию?

Он наклоняется ко мне и говорит полушопотом, точно по секрету:

— А здесь со мной никто не разговаривает, потому что я простой сапожник, пролетэр. Но мне на них наплевать! Собрался и уехал. Я согласен на все, лишь бы уехать отсюда. Я все умею делать. Может быть, мы с вами договоримся, как моряк с моряком? Я вас ничем не обидел? Вы первый человек, с которым я говорю откровенно. А почему? Потому, что вы русский, вы добрый! А они обо мне ничего не знают. Я мог бы им тоже все рассказать, но я не хочу. Они не поймут. Вот, пожалуйста, смотрите, куда я от них убегал. Я ничего не соврал. Вот мой паспорт. У меня все бумаги в порядке, я их храню. Я никогда не вру…

Уже прощаясь с Кутроном, я обращаю внимание на его стоптанные и дырявые ботинки и вспоминаю о своих сапогах.

Он с виноватым видом достает их из-под стола. Они не починены — у него не оказалось гвоздей…

ВАРЬЕТЕ

Варьете!

После всего только что пережитого?..

Это и в самом деле здорово!

На Эржебет-кэрут о варьете говорят с такой же страстью, как и о хлебе. И то, и другое теперь вполне реальные вещи в Будапеште.