Венеция

Завещанье

Да, дети мои, ухожу преждевременно и почти добровольно. Да, не повезло. Лошади попались привередливые.

Но, дети мои, мой уход — не пример для подражания. И нужно бороться до конца, а то есть не сдаваться. Нужно постоянно повторять лошадям: но-о-о!

Да, все мы подобны детям, строящим песочные замки на берегу моря, когда набегающая волна смывает эти замки и самих строителей. Пусть так. Это ничего. Это не важно.

А важен сам процесс. Жить — это все равно что иметь женщину или музу. Ты ловишь кайф, а родится там что-либо или не родится и куда всё это пойдет — не твоя забота. И не надо мучить себя глупым разлагающим декадентским вопросом о конечной цели.

Да, ничто не вечно. Да, всё коню под хвост.

Но! Жить — так жить, в хвост и в гриву, не хороня разум в конюшне, а пуская его галопом, чтобы было радостно за себя и по-человечески гордо.

Вот, мои дети. Значит, скачите, стройте замки, вкатывайте в гору камень, развивайте интеллект, одним словом, ловите кайф.

Всегда с вами –

Петр Петрович Буденный

(по совместительству — Альбер Камю)

И ждал смерть Петр Петрович.

День ждал, два, а той все нет. Разозлился Бутафорин да как заворчит: — Суки протокольные! И убить толком не могут! Встал он с кровати и переоделся в чистое, больничный наряд свой заменив праздничным пьеровским. Что ни говори, а эта трагикомическая одежда стала ему привычна и даже близка. Гладкий атлас приятно скользил по исхудавшему телу. Бутафорин «умылся» электробритвой, как лапой кот. Хорошо бы сделать клизму, подумал он, да сил нет. Голова кружилась, колени дрожали. Он подошел к окну, за которым сгущалась ночь. Что такое ночь? Это день в черной маске. Карнавал продолжается. Король карнавала, товарищ День, заметив в окне неприкрытое лицо, испуганно зашипел: — Вы с ума сошли! Сейчас же наденьте маску. Вы что хотите праздник сорвать!? Бутафорин не обратил на короля внимания. Он смотрел сквозь него на набережную, где гуляла праздничная толпа. Они изволили поужинать и таперича ждут начала фейерверка. Дамы доверчиво держатся за мужчин, услужливо согнувших в локтях руки и наклоняющих к ним вполоборота свои лица, то есть, простите, маски. Иные открывают рты, видимо, о чем-то говоря. Но Бутафорину не слышно: для него они немые. Рыбный «свет» разгулялся. Свет хлещет из фонарей, как желтая кровь. А что? Если есть кровь голубая, то почему бы не быть и желтой! Я даже могу сказать, у кого она встречается. У интеллигентов в первом поколении. Не верите? Зарежьте одного, и тогда сами убедитесь… Мост, как ятаган, разрубал водную артерию города. Вдали раздался треск, и во всё небо расцвел цветок фейерверка. Расцвел и тут же пропал. МГНОВЕННЫЙ цветок. Это цветок — тебе, моя Моника! Лови! Не поймала? Я не виноват. Он как салют. Враг разбит и уничтожен, победа за нами! Бутафорин оглянулся: за ним ничего не было.

Только в пальцах роза или склянка —
Адриатика зеленая, прости!
Что же ты молчишь, скажи, венецианка,
Как от этой смерти праздничной уйти?