Венецианская маска

— Если то, что вы сказали — правда, Анна, и отношения этого человека с послом Французской Республики столь тесные, как мы думаем, то напрашивается тот единственный вывод, что он — презренный шпион.

Это было не просто его подозрение, каковым он его считал и которое было причиной испуга на его лице. Факт состоял в том, что такое подозрение было именно единственным, и сама она отлично это поняла, А, поняв это, в соответствии с характером службы, в которой она была задействована, ей оставалось сожалеть, что она так опрометчиво дала ключ к этой догадке.

— О, это совершенно невозможно! — воскликнула она. Он зловеще улыбнулся.

— В любом случае, это — дело расследования. Ныне у государственных инквизиторов есть быстрый в тихий способ обращения со шпионами в Венеции. И он имел безрассудство пугать меня инквизиторами!

Она вскочила.

— Вам не следует объявлять об этом на основании пустякового предположения. Не рискуйте, Леонардо.

— Ах, это тревожит вас, да?

— Конечно, тревожит. Из-за вас. Если вы ошибетесь, вы погубите себя, не причинив вреда ему. Не понимаете? Что вы скажете в его обвинение? В любом случае, что бы с ним ни случилось, сведения относительно этих чеков от Виванти попадут к государственным инквизиторам. Вы сами мне об этом говорили. И, если бы он в самом деле был шпионом, неужели это была бы единственная принятая им предосторожность?

Его возрастающее ликование было охлаждено. Он обхватил подбородок рукой.

— Боже! Как этот проклятый негодяй стреножил меня!

Она подошла к нему, совсем впавшему в уныние, и коснулась его рукой.

— Предоставьте действовать мне, — убеждала она его. — Давайте я расспрошу Лальманта и посмотрим, что я смогу узнать. Возможно еще какое-нибудь объяснение, совершенно отличное от того, что вы предполагаете и что может оказаться неверным. Предоставьте это мне, Леонардо.

Он мрачно взглянул на нее, положил здоровую левую руку ей на плечо и привлек ее к себе.

— Полагаю, что вы, мой прекрасный маленький белый чертенок, не обманете меня? Не ваш ли обман сбивает мое чутье, скрывает ваши собственные запутанные следы?

Она высвободилась от его руки.

— Вы — грубое животное. Порой я удивляюсь, почему я все еще терплю вас здесь. Бог свидетель, что я никогда не играла в дураков.

Этот тон заставил его повиноваться. Он унижался в извинениях за свою грубость, ссылаясь на проклятую ревность, которая изводит его, и страстно доказывая ей, что ревность — первенец любви.

Эту сцену они часто разыгрывали раньше и обычно она под занавес приводила к поцелуям. Но в этот вечер она оставалась холодна и надменна, Даже ради своих намерений ей было нелегко принять ласки от мужчины, который нанес ей смертельное оскорбление: «Я не потерплю имени своей матери на ваших устах, ведьма!»

Она никогда не любила его, никогда ничего от него не добивалась и в душе презирала этого никчемного человека, которого она заманила в сети. Но этой ночью испытывала к нему такое отвращение, что едва скрывала это.

— Я слишком часто прощала вам грубость, — ответила она ему. — Мне понадобится определенное время, чтобы забыть сказанное вами этой ночью. Вам следует прополоскать рот и исправить манеры, прежде чем вы приблизитесь ко мне вновь, или это — ваш последний визит ко мне. Теперь идите.

Хотя его глаза вспыхнули яростью, губы его сложились в глупую ухмылку.

— Но вы же не выгоняете меня, в самом-то деле?

Она одарила его взглядом, подобным пощечине. Затем виконтесса подошла к шнурку звонка и дернула его.

— Я сомневаюсь, что вы понимаете общепринятые правила приличия, — сказала она.

Он уставился на нее и застыл, совершенно пораженный, пока ее лакей-француз не открыл дверь.

— Мессер Вендрамин уходит, Поль, — сказала она слуге.

Глава ХXI. ДИПЛОМАТЫ

Виконтесса де Сол нанесла гражданину Лальманту визит, преследуя две вполне определенные цели.

Устроившись в позолоченном кресле, она распахнула роскошные меха, в которые куталась отчасти из жеманства, а отчасти — для защиты от установившейся суровой погоды. Обрамленное маленькой меховой шапочкой, которая была закреплена под ее подбородком лентой светло-голубого атласа, ее тонко очерченное, искусно украшенное лицо выглядело на диво обольстительно.

Лальмант, сидя за своим столом, разглядывая ее с улыбкой знатока на широком крестьянском лице, выразил желание узнать, чем он может ей служить.

— Я хочу знать, — сказала виконтесса, — сколько еще я должна держать на цепи этого человека — Вендрамина.

— Дорогое мое дитя, конечно, до тех пор, пока он мне не понадобится.

— Будете ли вы так добры ко мне, чтобы это случилось скорее? Я все больше устаю от него.

Лальмант вздохнул.

— Да поможет мне бог! Вы капризничаете — непостоянство, свойственное страстным темпераментам. Вспомните, однако, что я интересуюсь не вашими развлечениями, авашими служебными обязанностями.

— Мои служебные обязанности достаточно личные, чтобы быть полностью во власти служебных требований.

— Вы очень хорошо справляетесь с этим. Вам очень щедро платят. Помните об этом.