Венец Прямиславы

Епископ умолк, чтобы не ослабить весомости Божьего слова, а Прямислава не смела поднять глаз. Каждое слово епископа было словно камень, падавший на могилу ее легкомысленных надежд. Стало стыдно, что она смеет сидеть здесь в девичьем венце, когда однажды Бог сочетал ее с Юрием. Она жена его навеки, и никогда у человека не хватит власти разлучить тех, кого соединил Бог. Все решено, и мечтать о переменах глупо и греховно.

Но князь не смутился: возражения епископа он предвидел.

– А Юрию ты, отче, не говорил ли об этом? Не он ли первый оставил жену свою, к которой сам Бог велел ему прилепиться и быть единым духом, единой плотью? Вот ты перед собой видишь мою дочь – разве она не хороша? И от такой-то жены Юрий в блуд ударился с холопками. Скажи мне, разве это не правда? Разве клевещу я на ближнего? Сама матушка Юхимия, игуменья берестейская, со слезами и сокрушением подтверждала: да, правда это! А дочь свою я позорить никому не позволю.

– Зачем спорить? – так же сурово ответил епископ. – Зачем ходить далеко: и мы тут видели, как князь Юрий со страстями борется, а страсти верх берут! И говорил я с ним, и каяться заставлял! Слаб человек, а дьявол не дремлет. Но сам Господь защитил блудницу словом своим: кто без греха, сказал он, путь первым бросит в нее камень! И ты, княже, не бросай камень в брата своего! Упавшего подними, кающегося прости и сам будешь прощен Господом.

– Господь говорил: раздирайте сердца ваши, а не одежды ваши! – заявил на это Вячеслав. – Юрий уж столько одежд на себе изодрал, в грехах каясь, а был ли толк? Исповедавшись и прощение получив, к тем же грехам возвращался.

– Прости обиды тем, кто согрешил против тебя. Тогда и тебе твои грехи прощены будут!

– Если бы, отче, обо мне шла речь, простил бы я Юрию любую обиду и за стол с собой посадил бы. Но обиды дочери моей не могу ему простить. Любовь, которую ей одной должен был отдавать, холопкам он роздал, все равно что ожерелье жемчужное разметал под копыта свиньям! Давид говорит: «Не сидел я с людьми лживыми, и с коварными не пойду»[16]. Не могу я мое дитя заставлять жить с порочным, распутным и коварным. Если они едина плоть, то и дочь мою я, такому мужу отдав, толкну в греховный омут. За это с меня спросит Господь. Душа – самое драгоценное, что есть у нас, ибо она земное тело, переживет и будет вечно страдать или вечно радоваться. Нельзя душу вверять человеку порочному, и не знать мне покоя ни в жизни, ни в смерти, если я мою дочь своими руками отдам тому, кто душу ее погубит. «Не погуби души моей с грешниками и жизни моей с кровожадными», – говорил Давид.

– Бог всякие грехи прощает, потому что бесконечно милосердие Его. По любви своей посылает Он болезни и печали. И князь Юрий с грехами его послан жене своей в испытание. И не бежать от него надо, но принять со смирением. И поможет Господь, и ее душу сохранит от греха, и через нее мужа греховного очистит.

– Апостол Павел говорил: «Жене муж должную любовь да воздает. Жена не властна над своим телом, но муж: равно и муж не властен над своим телом, но жена». И Иоанн Златоуст учил: не имеет муж перед женою никакого преимущества, но, подобно ей, наказывается, если нарушает законы брака, – и весьма справедливо сие. Как невозможно, чтобы человек целомудренный презирал свою жену и когда-нибудь пренебрегал ею, так невозможно, чтобы человек развратный и беспутный любил свою жену, хотя бы она была прекраснее всех. И слова святого подтвердились: дочь моя прекрасна и чиста, а Юрий с рабынями над нею смеялся. Если грех их разлучить – пусть мой грех будет, отче. Я его на себя возьму, но дочь мою не верну развратнику.

Епископ Игнатий больше не спорил: трудно возражать словам святых апостолов, а Вячеслав был достаточно начитан.

– Еще буду говорить с тобой, княже, и буду Бога молить, чтобы умягчил твое сердце! – Епископ поднялся. – А пока прощай, пойду. В обители у меня дел много, за отлучку накопились.

– Прощай, отче!

Анна Хотовидовна глянула на Прямиславу и подмигнула, словно сказала: дрова, поди, лежат неколоты! Но Прямислава не могла улыбнуться ей в ответ: ее била дрожь, и словно бы сам Бог смотрел с небес прямо ей в душу. В мыслях все смешалось. В монастыре она тоже немало прочитала священных книг, где говорилось как о святости брака, так и о ценности целомудрия, бесстыдно попираемого Юрием. Где правда, она не могла решить. Должны ли они вырвать неверного мужа из своей семьи и своего сердца, как Господь велел вырвать соблазняющий глаз, или, наоборот, принять его, издающего зловоние грехов, и с христианским милосердием стараться помочь очиститься? «Черного кобеля не отмоешь добела!» – вспомнилось ей, и она нашла глазами Зорчиху. И это тоже правда, хотя нянька едва ли знает на память больше, чем «Отче наш».

* * *

Проводив епископа, князь стал потихоньку ожидать в гости мятежного зятя. Тот, конечно, надеялся с помощью Игнатия вымолить себе прощение, а Вячеслав, в свою очередь, не терял надежды, что, когда он пошлет в Киев просьбу о разводе, епископ Игнатий поддержит его.