Венец Прямиславы

В сопровождении Анны Хотовидовны Прямислава сошла вниз, и там ее усадили по левую руку от отца. Сбоку устроились на лавке Милютина боярыня, потом Манефа Гаврииловна, жена боярина Свири, еще несколько женщин, которых Прямислава пока не знала по именам. Все они были разряжены в разноцветные шелка, будто жар-птицы, и с откровенным любопытством разглядывали дочь князя, которая вдруг, как с дерева слетев, вновь оказалась среди них. Многие помнили ее девочкой и не могли не согласиться, что она замечательно похорошела. Но все же ее возвращение от мужа в родительский дом само по себе было событием из ряда вон выходящим.

Но Прямиславу сейчас не занимали сплетни, даже если их предметом являлась она сама. Напротив князя сидел епископ Игнатий – рослый, крепкий человек лет пятидесяти, с крупным носом и густой темной бородой, с широкими черными бровями. На навершии посоха лежали сильные, смуглые, обветренные руки; поглядев на них, Прямислава вспомнила рассказ Анны Хотовидовны: про епископа говорили, что он сам каждый день, дабы показать братии пример смирения и трудолюбия, колет дрова для кухни и носит воду. Вид епископа внушал Прямиславе и робость, и надежду: не может быть, чтобы такой благочестивый и справедливый человек не пожалел ее в этих печалях!

– Не видно тебя было, отче, в последние дни! – заговорил Вячеслав, обменявшись с Игнатием приветствиями. – Уж не ездил ли ты куда?

– Верно, княже, ездил я на Червонное озеро, в святую обитель Василия Червенского, – подтвердил епископ. – Видел там брата твоего[14], Юрия.

– Здоров ли Юрий Ярославич? – участливо спросил Вячеслав.

– Здоров. – Епископ кивнул. – А вот душа его болит и страдает в раздоре с тобой, его старшим братом. И моя душа болит, глядя на ваш раздор, потому и взялся я, несмотря на все мои заботы по обители, съездить к нему и все силы мои отдать на ваше примирение. Ведь и Господь наш завещал иметь в себе любовь к ближнему. Нет блага, которое не происходило бы от любви, так будем же укреплять любовь друг к другу, ибо любовь есть исполнение закона. Знаю я, княже, отчего ты головой качаешь. Раздор ваш у меня на глазах начался и продолжился. Но апостол говорит: любовь долго терпит, милосердствует, не мыслит зла. А еще говорит: кто о своих не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного. И пророк Исайя говорил: от единокровного твоего не укрывайся. Знаю я, княже, что ты к добродетели и исполнению закона Божьего истинно стремишься, и потому я князя Юрия обнадежил. Не печалься, сказал, чадо, поеду в Туров и раздобуду тебе мир. И жду, княже, что из-за тебя я на старости лет лжецом не окажусь.

– Речи твои сладки, словно мед, отче! – ответил Вячеслав. – Ибо исполнены мудрости и добродетели. Но разве я лев, алчущий крови? Разве я волк, жаждущий перегрызть горло своему ближнему? Разве я враг единокровным своим? И в мыслях у меня нет Юрия обижать. Было дело, не ладили мы, и в мой дом он прокрался, как вор, что подкапывает и крадет[15]. Дьявол его под руку толкнул, сказав: поди, возьми чужое, обогатишься! Божьим судом предан он в наши руки, а я от всего сердца готов его простить и зла не помнить. Пусть приезжает, поцелует крест на смирении и покорности, что будет почитать меня как отца и никогда больше против меня ничего не замыслит. Так и пошли передать ему.

– Порадовал ты меня, княже! – Епископ Игнатий благосклонно кивнул. – Теперь развей недоумения мои. Вижу я возле тебя девицу, красотой сияющую, и держишь ты ее в чести, как родную дочь. Что это за чудо свершилось: как уезжал я, жил ты один в доме, а приезжаю – за три дня у тебя девица взрослая появилась. Стояла бы зима, так подумал бы, что ты ее из снега слепил, как Снегурочку! – Епископ улыбнулся. – Да ведь весна на дворе. Не из цветов же ты ее свил.

– Это, отче, моя дочь Прямислава. – Вячеслав протянул руку в ее сторону, словно показывая и воздавая честь. Она опустила глаза. – Семь лет назад епископ Симон благословил ее на брак с Юрием, да, верно, не услышал Господь наших молитв тогдашних. Рассыпался ее брак, как дом на песке, и вину за это я на себя принимаю. Сам буду молиться и тебя прошу Господа молить, чтобы вины наши и прегрешения простил.

– Как же так? – Взгляд епископа стал суровым. Он и раньше, конечно, слышал о намерении Вячеслава вернуть дочь, выданную за Юрия, но ему неприятно было убедиться, что этот непохвальный замысел зашел так далеко. – Благословил ее епископ Симон, и в Берестье обвенчали их, ведь так? А брак есть Божественное установление, и человеческим хотением он разрушен быть не может. Еще в раю Бог установил брак, и Иисус Христос в Кане Галилейской подтвердил, сказав: «Посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. И так, что Бог сочетал, того человек да не разлучает».