Венец Чингисхана

– Возьми расчесочку… – лебезила свекровь.

– Оставьте себе, – я не хотела ничего брать из ее рук, – на память.

На этот раз мы ехали долго и приехали в центр города, где старые, давно не ремонтируемые дома стояли вплотную друг к другу. Чуть в сторону от проспекта – и улочки становились узкие, проходные дворы темные и пустые, ни единого деревца или кустика.

Дом стоял на перекрестке, через заржавленные, никогда не закрывавшиеся ворота мои провожатые провели меня в захламленный двор, пересекли его и зашли в неприметную дверь. Лифта не было и в помине, на лестнице пахло кошками и помойкой. Еще неделю назад я содрогнулась бы от одного вида этой лестницы, а уж от запаха точно бы закашлялась. Теперь же, когда мне предстояло тут жить, я спокойно поднималась по крутым щербатым ступенькам.

Этаж был четвертый. Дверь в квартиру вполне чистая, свежепокрашенная. У двери дожидалась бойкая, хоть и немолодая тетка в старых джинсах, выгоревшей клетчатой рубашке и косынке, повязанной на манер банданы.

– Это у вас ключи от комнаты? – спросил Леша, не утруждая себя приветствием.

– У меня, у меня, – закивала она, – меня тетей Люсей зовут, дворничиха я здешняя.

Она нажала на кнопку звонка и держала долго-долго.

– Там бабуля глухая совсем, – объяснила она, – а Аньки с Витькой, должно быть, дома нету.

Однако открыла нам молодая вертлявая женщина самого обычного вида.

– Аня, это жиличка вот новая… – тут же принялась объяснять дворничиха.

– Да ради бога! – женщина махнула рукой и удалилась по длинному коридору.

А мы пошли в другую сторону и уперлись в железную дверь. Я слегка удивилась, отчего внутри квартиры дверь такая крепкая, но не стала ничего говорить.

– Их здесь трое всего, Михрюткиных, – Витька, мать его, она глухая совсем и говорит плохо, да еще вот Анька, она Витьке жена. Только они в разводе, так что она не всегда здесь находится… – тараторила дворничиха, ловко отпирая дверь.

– Замок хороший, – одобрительно сказал Леша, второй парень промолчал, он вообще за все время не сказал ни слова.

Комната была чистая, оклеена дешевыми обоями в жуткий цветочек, на полу линолеум. Пахло свежей краской и клеем.

– Ну вот, ремонтик тут сделан… – тараторила тетя Люся, – а я уж все вымыла, выскребла, так что надо бы…

– Тебе, тетка, за все заплачено! – сказал Леша.

Дворничиха поглядела обиженно и вышла вместе со вторым парнем. Я оглядела комнату. Из мебели присутствовала только железная кровать, ровесница, надо полагать, Русско-японской войны.

– Ну, – сказал Леша, – вполне себе ничего устроилась, может, на новоселье пригласишь?

– Ты серьезно? – спросила я. – Или так, для разговора?

– Мне пустые разговоры вести некогда, – ответил он, слегка надувшись.

– Ах да, ты же у нас деловой человек… – протянула я, – а теперь задание выполнено, можно и отдохнуть культурно с девушкой… Скажи, Леша, тебе работа твоя холуйская нравится?

– А за холуя можно и схлопотать, – он помрачнел, – вот сейчас как двину…

– Не-а, – я не испугалась, – не двинешь. У тебя приказа нету. Ты, Леша, только приказов слушаешься, своей головой не работаешь. А здесь не армия, иногда так жизнь повернется, что нужно подумать.

– Уж не тебе говорить… – Он хлопнул дверью и ушел.

Я огляделась по сторонам и села на жуткую скрипучую кровать. Теперь я буду тут жить. Вот как…

Наскоро перебрав коробки, я поняла, что свекровь запихнула туда только мою одежду, личные вещи и разные мелочи. Не было там ни посуды, хотя обеденный сервиз и даже кастрюли покупала в свое время я, как и множество хозяйственных вещей. Да что там, белья постельного и то не было! Вот интересно, как себя чувствует человек в такой ситуации? Я имею в виду свекровь. А ведь она учительницей когда-то была, детей учила хорошему, сеяла в них разумное, доброе, вечное…

Я хоть никогда не притворялась, всегда была законченной стервой.

Вот именно. Здесь, в этой ужасной комнате, до меня дошла истина. Вот кем меня считали на работе, да и родные, пожалуй, тоже – равнодушной себялюбивой стервой. Оттого и подруг нету, оттого и доброго слова ни от кого не услышала, когда Васька Кротов меня подставил. Ну, теперь это уже не имеет значения.

Я пересчитала наличные деньги – негусто, но на первое время хватит. Нужно купить самое необходимое – хоть чашку, ложку…

На кухне мои соседи вкушали пищу. На мое приветствие ответила только Анна. Ее муж, кажется, Виктор, посмотрел рассеянно и кивнул, продолжая жевать. Был он хлипкий, узкоплечий, жиденькие волосики приклеены к темечку, глаза тусклые, какие-то рыбьи. Бабуля смотрела прямо перед собой и улыбалась бессмысленной младенческой улыбкой. Ну что ж, мне с ними детей не крестить.

Я решила не приставать к людям с расспросами, если сами не идут на контакт.

Дворничиха тетя Люся мела двор у нашего подъезда.

– Ну, устроилась? – оживилась она, мигом позабыв про метлу.

Потом пригляделась ко мне, взяла за руку и повела куда-то в глубь двора. Там оказался проход в следующий двор, и в этом проходе под аркой – дверь в квартиру, бывшую дворницкую. Дверь была новая, железная, на ступенечках чистый половичок.