Венедикт Ерофеев и о Венедикте Ерофееве

Нетрудно заметить, что здесь явно смешаны оценки, относящиеся как к «Москве – Петушкам» (попытка не столько объяснить поэму, сколько оправдать интерес к писателю – через школьные представления о литературе), так и к «Василию Розанову» (взгляд на эссе как на образец исповеди о пути к христианству). При этом не обсуждается ни то, например, что Ерофеев, обыгрывая в эссе связь между верой и полом, совсем по-розановски показал, как религиозное сознание просыпается «в точке пола», ни то, что спор между иудаизмом и христианством в этом произведении остается незакрытым[1179].

Итак, в редакционном предисловии намечался следующий путь лирического героя Ерофеева: погруженная во мрак повседневности «петушковая» душа под влиянием чтения Розанова обращается к Богу. Но это, строго говоря, не имеет точной биографической параллели. Даже если оставить в стороне вопрос о месте религии в жизни писателя, хронология его творчества противоречит подобному восхождению. Имя Розанова появляется в записных книжках Ерофеева значительно раньше, чем было написано эссе, и даже до «Москвы – Петушков»[1180]. Поэтому натянутым было бы предположение, что Ерофеев, прочитав Розанова, написал эссе о нем и сам принес в редакцию. История «Розанова» напоминает нам историю создания поздних произведений Ерофеева, за исключением «Вальпургиевой ночи», написанных по заказу или по случаю.

Сам Ерофеев впоследствии объяснял появление публикации обещанием, данным им С. А. Мельниковой (тогда одной из активных сотрудниц журнала) в благодарность за гостеприимство (летом 1973 года он жил в ее доме в Царицыне; по воспоминаниям всех участников событий, текст был написан именно тогда, хотя мера вынужденности в трактовке разными мемуаристами разнится[1181]), и напором со стороны редакции:

В последующие годы все написанное складывалось в стол, в десятках тетрадей и толстых записных книжках. Если не считать написанного под давлением журнала «Вече» развязного эссе о Василии Розанове и кое-чего по мелочам[1182].

(Ср. воспоминания В. С. Муравьева[1183] и характеристику «давешняя белиберда» в дарственной надписи Н. А. Шмельковой на титульном листе нью-йоркского издания «Василия Розанова глазами эксцентрика»[1184].)

С главным редактором журнала В. Н. Осиповым при этом Ерофеев мог быть знаком с 1960 года:

В 1960 году Котрелёв и Ерофеев ездили к Владимиру Николаевичу Осипову и Анатолию Иванову по прозвищу Рахметов сговариваться о националистическом журнале, который противостоял бы советской машине, там было человек шесть-восемь. Ни Котрелёв, ни Ерофеев потом участия в этом не принимали[1185].

Однако сам Осипов в интервью, данном И. Г. Симановскому (2020), утверждал, что познакомился с Ерофеевым во время издания «Вече» через Мельникову.

Текст «Василия Розанова», появившийся в «Вече», – это первый опубликованный и наиболее ранний доступный нам вариант этого произведения, за исключением автографа (в 2019 году продан с аукциона «Литфонд»; на сайте аукциона он датируется 1972 годом[1186]). В автографе названия у текста нет. Вопрос о том, кем было предложено заглавие «Василий Розанов глазами эксцентрика», остается открытым[1187]. В дальнейшем произведение публиковалось как под первым названием, так и под другими: «Проза из журнала „Вече“» (в издательстве «Вагриус» под редакцией В. С. Муравьева[1188]) и «Я вышел из дому…» (в издательстве «Захаров» под редакцией А. Е. Яблокова[1189]).