Венедикт Ерофеев и о Венедикте Ерофееве

Всякий этнос начинается с поэм о войне и странствии, что заметил еще Борхес. Русская цивилизация началась со «Слова о полку Игореве», сочетающего и войну, и побег. Золотой век русской культуры начался «Мертвыми душами» – русской одиссеей – и «Войной и миром», про которую – которое? – сам Толстой говорил: «Без ложной скромности, это как „Илиада“». Без скромности – потому что это не комплимент, а жанровое обозначение. «Илиада» рассказывает о том, за счет чего нация живет и побеждает, каков ее, так сказать, modus operandi. «Одиссея» задает картографию, координаты, розу ветров того мира, в котором нация живет.

«Мертвые души» писались как высокая пародия на «Одиссею», которую одновременно переводил Жуковский. Русская сатирическая одиссея дублирует греческий образец даже в мелочах: Манилов соответствует Сиренам, Собакевич – Полифему, Ноздрев – «дыхание в ноздрях их» – шаловливому Эолу, Коробочка с постоянно сопровождающей ее темой свиней и свинства – Цирцее, а сам Чичиков, как Одиссей в седьмой главе, даже воскрешает мертвых, читая их список и воображая себе, скажем, Степана Пробку.

Поэма Ерофеева потому и поэма, что выдержана в том же самом жанре высокой и даже трагической пародии: это Странствие Хитреца, вечный сюжет мировой литературы, обеспечивающий любому автору шедевр, вырастание на три головы. Одиссею нельзя написать плохо. Фельетонист Гашек, пародист Сервантес, хороший, но не более, новеллист Джойс – все прыгнули в гении, осваивая этот жанр.

Есть у него некоторые устойчивые черты, которые перечислим.

Во-первых, Одиссей никогда не может достичь цели своего странствия – или эта цель окажется неокончательной: за время его отсутствия мир изменился необратимо. Пока идешь, цель смещается, а сам ты тоже превращаешься, и в результате Итака отдаляется куда-то в вечность. Прийти на нее можно, но застать прежней нельзя: «Мой лук согнули чужаки, мой луг скосили мужики».

Веничка не может достичь Петушков, потому что ни одна одиссея не кончается благополучным возвращением; может вернуться Сэм, но не Бильбо и не Фродо. Конечная цель их странствия совсем иная. Тот, кто столько всего видел и сделал, не может вернуться домой – он туда не влезет. Величайшие одиссеи – «Мертвые души» и «Похождения бравого солдата Швейка» – остались незаконченными именно потому, что герою некуда возвращаться: за время их странствия мир успел перемениться. Петушки недостижимы, как рай.

Во-вторых, Одиссей стремится к сыну – Телемаху – или, по крайней мере, к родне; Блум находит Стивена, и Чичиков – наиболее вероятный финал – тоже обрел бы кого-то из своих, а может, как знать, и незаконного отпрыска. Веничка тоже стремится к мальчику, знающему букву «Ю», и без этого мальчика поэма была бы далеко не так мучительна и пронзительна.

В-третьих, одиссея описывает географию и главный транспорт того мира и той эпохи, в которую живет и творит автор. Главный транспорт греков – корабль, главная среда – море. Главная среда советской России – Подмосковье, и вся страна, от Москвы до Петушков, есть, в сущности, одно огромное грязное Подмосковье, в котором всегда осень. Главный транспорт России – электричка. Когда человек входит в подмосковную или какую хотите электричку (они все одинаковы, и ездят в них одинаковые люди, которые одинаково пахнут), он сразу попадает в пространство «Москвы – Петушков». В этом смысле за 45 лет, прошедших с окончания поэмы, ничего не изменилось. И не изменится. В электричках едут на работу в Москву, потому что вне Москвы работы нет, и увозят домой продукты, потому что вне Москвы их тоже не бывает. Теперь, правда, бывают, но все равно не такие, как в Москве. Длинная, зеленая, пахнет колбасой, что такое? Электричка. В электричках совокупляются и убивают. Электричка везет на дачу, в армию, за грибами. Она такой же компромиссный вариант поезда дальнего следования, как дача – вариант усадьбы.

Всякая одиссея начинается как веселое странствие, почти увеселительная прогулка, но в середине текста происходит перелом, и все становится серьезно. Происходит он между Сциллой и Харибдой, в каком-нибудь месте с двойным названием, вроде Орехова-Зуева, и именно в Орехове-Зуеве, сколько можно судить по тексту, Веничку выносит из электрички, идущей в Петушки, и вносит в другую электричку, идущую опять на Курский вокзал. Он этого не замечает, потому что в глазах у него уже темно, да и в окнах тоже. На окне написано «…», и путешествует он как бы вдоль огромного, бесконечного … Что бы ни мелькало в окнах, он все это видит сквозь главное местное слово.

И наконец, одиссея всегда патетична: это образ Родины, а образу Родины необходимо присущ пафос. Одиссея – всегда трагедия, всегда синтез ужаса и любования, потому что это наш мир, наша Родина, сынок, и другой нам не дано. Одиссея задает образ народа, и этот образ у Ерофеева дан именно со смесью восторга и ужаса: