Великий тес

От этих его слов, а больше оттого, как они были сказаны, бывший атаман слегка опешил. Якунька же преспокойно продолжил, наслаждаясь общим вниманием:

— Он с казаками так долго гнался за тунгусами, что оказался в братской степи. А после уходил с боями. Все были изранены.

— Кабы мы его не нашли, еще неизвестно, вернулся бы он в Енисейский или нет! — задиристо поддакнул Илейка Перфильев.

— А пришли мы в Енисейский нартами, — пуще прежнего важничая, продолжил Сорокин. — Сразу к воеводе. Хрипунов погиб, говорим, Похабов бедствие терпит. Дай припас, мы к нему на выручку пойдем. Не пустил. Мы отогреться не успели, обмороженными руками ставили острог и церковь рубили во славу Божью! — Якунька, сверкая глазами, размашисто перекрестился, а Иван, озадаченно крякнув, опустился на прежнее место и велел налить им из перфильевской фляги.

Едва затворилась дверь за последним гостем, ерзавшая на лавке Меченка с дурным, некрасивым лицом подскочила. Но в тот миг запищала за печкой уснувшая дочь. Она метнулась туда. Выскочив, бросила утихшего ребенка на руки Савине.

Иван с Терентием, не сговариваясь, вышли из избы, предоставив бабам разбираться, где кому стелить и кому убирать стол. Вскоре из избы донеслись голоса, переходящие в крик.

— Наши собачатся! — с насмешкой зевнул Терех. — А то и дерутся.

Разъяренная Меченка выскочила из двери. Зацепилась за какую-то дерюжку или на свой подол наступила — скакнула через порог и выстелилась у ног мужчин.

— Пойду я! — снова зевнул Терех.

— Язык поганый, сука злая! — завыла Меченка, хватая сапоги мужа. — Не верь никому! Все на меня наговаривают.

— Чему не верить? — тихо спросил Иван. Наклонился, чтобы поднять жену. Та не вставала. Прижалась щекой к голяшке сапога.

— Что с Максимкой прелюбодействовала! — стала давиться слезами. Вздрагивала всем телом от сдерживаемых рыданий.

— Ну, не верю! — равнодушно согласился Иван.

— Не так. Не так! — с жаром зашептала она. — Побей! Покажи, что люба!

— Поздно уже! — зевнул Иван. — Завтра побью!

— Сейчас побей!

— А нечем!

Меченка вскочила, сиганула в сени. Там загремело коромысло и хлопнула дверь. Появилась она с веревкой в руках. Лица на ней не было, вместо него задубевшая на ветрах чурка с круглыми дырками глаз: кикимора да и только. Упала на колени, сунула мужу в руки веревку.

— Побей! — зашептала с придыханием, припадая, как когда-то на реке, возле проруби.

Иван послушно стегнул ее по спине раз, другой.

— Не так! Сильней! Ведь люба же!

Иван вытянул ее вдоль спины, добавляя силы в удар. Она выгнулась дугой, вскрикнула сдавленно, боязливо отскочила и передернула плечами.

— Что они там? — послышался голос Тренчихи в избе.

— У них все одно, — проворчал Терех, покряхтывая. Видно, влезал на полати. — Дерутся с криком, емлются с визгом.

Меченка дернулась, выскочила из сеней, сунула голову в оконце, заорала, давясь слезами:

— Про меня брешут, что с сыном боярским любилась. Ты же, сука тощая, перед гулящими да перед попом дырой трясешь. То-то тебя скитницы на дух не терпят.

За стеной возмущенно ахнула Тренчиха, соскочила с полатей. Меченка, злорадно посмеиваясь, выдернула голову из оконца, шлепнула по высунувшейся оттуда руке. Из него высунулась растрепанная бабья голова.

— Кошка драная! — вскрикнула, задыхаясь от гнева. — Да я с тебя Максимку только что за ноги не стягивала. Чтоб тебе сладким куском подавиться. Ты. Про честную жену при муже.

Меченка вцепилась в волосы подружке. Обе завопили. В доме заголосили разбуженные дети. На башне заходился от хохота караульный казак. Иван оттащил жену от избы, силой повел ее из острога к реке.

Вернулись они за полночь, тихие и умиротворенные. Бесшумно пробрались в кутной угол на лавку. Уснули обнявшись. Засыпая, слышал Иван вздохи Савины. И так жалко было ему вдову, что ныло сердце под ребрами.

Новый воевода Семен Шеховской с рвением взялся за дела, а прежний как-то тихо, незаметно сдал ему острог и ушел с близкими людьми к новому месту службы. Притом, как говорили глазастые казачки, добра вывез много больше, чем привез.

Новый воевода сразу положился на старослужащих казаков и стрельцов, приблизил к себе Максима Перфильева, утвердив его на атаманстве. Оба стали появляться на людях с озабоченными лицами, перепачканные чернилами, то и дело слали вестовых в Томский и Тобольский города. Стараниями нового воеводы Енисейскому острогу вскоре дали еще три чина сынов боярских. Просил же Семен Шеховской, как водится, пять.

Неделю и другую Иван Похабов прожил спокойно и семейно: разводил караулы, осматривал товары купцов. Многих из них он знал по прежней службе в Маковском остроге.

Купцы жаловались ему на нынешних маковских служилых под началом Васьки Колесникова. Винились, что прежде безвинно сердились на него,

Похабова, когда он правил там за приказного. Было дело, даже в мелочах не давал спуску купеческой хитрости, но и поборов не дозволял, и держал крепкий государев порядок.