- Отчего вы докучаете мне своими преследованиями? - сказала она усталым
голосом, но с меньшею холодностью, чем обыкновенно. - Говорят, я виновата
перед вами - я заставила вас страдать.
- Пусть небо судит об этом, - отвечал Хелуайз торжественно. - Но во
искупление вашей вины, леди Элинор, если вы можете быть виновны передо мною, и во имя вашего блага на этом и на том свете умоляю вас отпить глоток
священного вина и передать кубок по кругу. Пусть это послужит символом того, что вы не отрекаетесь от своих смертных братьев и сестер: ведь всякого, кто
презрит себе подобных, ждет участь падших ангелов!
- Где этот безумец украл священный сосуд? - воскликнул молодой пастор.
Внимание гостей немедленно обратилось на серебряный кубок; тотчас
признали в нем сосуд для причастия, принадлежащий Старой Южной церкви; и, разумеется, он был наполнен до краев не чем иным, как священным вином!
- Уж не отравлено ли оно? - произнес вполголоса секретарь губернатора.
- Выплесните его в глотку этому негодяю! - свирепо вскричал виргинец.
- Вышвырните его вон! - воскликнул капитан Лэнгфорд, грубо хватая за
плечо Джервиса Хелуайза; от его резкого движения священный кубок
опрокинулся, и вино брызнуло на мантилью леди Элинор. - Вор он, глупец или
безумец, невозможно долее оставлять его на свободе!
- Прошу вас, джентльмены, не будьте жестоки к моему бедному поклоннику, - произнесла леди Элинор с чуть заметной утомленной улыбкой. - Можете
удалить его отсюда, если вам непременно этого хочется; он не вызывает в моем
сердце никаких чувств, кроме одного только желания смеяться, - а ведь, по
совести говоря, мне полагалось бы проливать слезы при виде зла, которое я
причинила!
Но пока окружающие пытались увести несчастного юношу, он вырвался от
них и бросился к леди Элинор с новой, не менее странной просьбой. С безумной
страстностью он стал заклинать ее сбросить со своих плеч мантилью, в которую
она после происшествия с вином закуталась еще плотнее, как бы желая
совершенно спрятаться в ней.
- Сорвите ее, сорвите! - кричал Джервис Хелуайз, сжимая руки в
исступленной мольбе. - Быть может, еще не поздно! Предайте проклятую ткань
огню!
Но леди Элинор с презрительным смехом набросила вышитую мантилью на
голову, и от этого ее прекрасное лицо, наполовину скрытое пышными складками, показалось вдруг лицом какого-то чужого, таинственного и злокозненного
существа.
- Прощайте, Джервис Хелуайз! - промолвила она. - Сохраните меня в своей
памяти такою, как сейчас.
- Увы! - отвечал он голосом уже не безумным, но полным скорби, как
похоронный звон. - Нам суждено еще свидеться; бог весть, какою вы явитесь
мне тогда, - но в памяти моей останется не нынешний, а будущий ваш образ.
Он более не сопротивлялся соединенным усилиям гостей и слуг, которые
чуть ли не волоком вытащили его из залы и вышвырнули за железные ворота
Губернаторского дома. Капитан Лэнгфорд, особенно усердствовавший в этом
предприятии, собрался было вновь предстать перед его вдохновительницей, как
вдруг его внимание привлек доктор Кларк, с которым капитан перемолвился
несколькими словами в день приезда леди Элинор Рочклиф. Стоя на
противоположном конце залы, доктор не сводил с леди Элинор проницательного
взгляда, и его многозначительная мина невольно навела капитана Лэнгфорда на
мысль о том, что доктор открыл какую-то глубокую тайну.
- Кажется, даже вы, любезный доктор, не устояли против чар нашей
королевы? - обратился к нему капитан, надеясь вызвать доктора на
откровенность.
- Боже сохрани! - отвечал доктор Кларк с невеселой улыбкой. - Молите
небо, чтобы оно избавило и вас от такого безумия. Горе тому, кто будет ранен
стрелами этой красавицы! Но я вижу губернатора - мне надо сказать ему
несколько слов наедине. Всего доброго!
И доктор Кларк, подойдя к губернатору, заговорил в ним так тихо, что
даже стоявшие поблизости не могли уловить ни слова из его речи; но, очевидно, сообщение было не слишком приятного свойства, потому что
губернатор, до того добродушно улыбавшийся, вдруг переменился в лице. Вскоре
гостям было объявлено, что непредвиденные обстоятельства вынуждают прежде
времени закончить празднество.
Бал в Губернаторском доме несколько дней кряду давал пищу для
разговоров в столице Массачусетса и мог бы еще долго оставаться в центре
общего внимания, если бы событие всепоглощающей важности не изгладило его
совершенно из памяти бостонцев. Событием этим была вспышка страшной болезни, которая в те времена, равно как в предшествующие и последующие десятилетия, уносила сотни и тысячи жертв по обеим сторонам Атлантического океана. На
этот раз эпидемия отличалась особенной беспощадностью; она оставила свои
следы, вернее, глубокие шрамы - это будет наиболее подходящая метафора, - в
истории страны, совершенно расстроив весь уклад жизни. Поначалу болезнь, отклоняясь от своего обычного течения, сосредоточилась в высших кругах, избрав первые жертвы среди гордых, богатых и знатных; она без церемоний
являлась в роскошные спальни и проскальзывала под шелковые одеяла сладко
дремавших богачей. Многие именитые гости Губернаторского дома, и между ними