Великан

Но при этом его дед не был все же обычным пашой. Достаточно лишь сказать, что по какой-то иронии судьбы этот паша, будучи настоящим поэтом-суфием, всю жизнь прослужил губернатором в различных османских провинциях. Да и поэтом он был не совсем обыкновенным. Тень великого Руми всегда не зримо витала над ним. И с детских лет он приобщал своего внука к суфийской мудрости.

Дед гордился тем, что сумел привить своему внуку любовь к поэзии. Но как очень мудрый человек, он прекрасно осознавал и то, что его внук просто родился поэтом. Этот талант можно будет со временем шлифовать, совершенствовать, огранять… Но если с самого рождения в этом маленьком существе не был бы заключён огромный дар, то он всего-навсего смог бы стать человеком, влюблённым в поэзию. Таких поклонников поэзии в этой стране было немало. А он стал поэтом, которого назвали одним из самых великих в двадцатом столетии.

В очень юном возрасте он поразил деда и его друзей тем, что написал прекрасные стихи и опубликовал их. Все, кто был тогда в их доме, поздравляли пашу, но при этом ещё и укоряли в том, что не полагается суфию так явно раскрывать своё «я» в печати. Дед же отрицал сам факт того, что это его стихи. А потом в комнату ворвался этот дерзкий мальчишка и признался в своём авторстве. Вся интрига, оказывается, заключалась просто в том, что дед и внук были тёзками.

Дед мог бы по праву гордиться тем, что во время оккупации Стамбула иноземными войсками именно его внук напишет два знаковых стихотворения, которые сразу сделают его национальным героем. Они и продемонстрируют всем, что турецкая поэзия всё ещё жива и способна отражать в себе как нерв нового времени, так и свои великие традиции.

Отец его был дипломатом, мать — художницей. Они были очень красивой парой. Сын паши был настолько влюблён в эту прекрасную дочь османского генерала, что прощал ей и её эмансипированность, и предельную раскованность в общении, и увлечённость живописью. Как это ни странно, но, как правило, они общались в семье между собой по-французски. Именно мать и сумела привить своему сыну любовь к этому языку. А ещё она читала ему массу стихов современных французских поэтов и приобщала его к истории французской революции. Наверное, именно тогда, ещё с юности, эта пленительная триада «Свобода, равенство, братство» и поселилась в его сознании.

У матери в роду было намешано немало кровей.

Тут был и прадед поляк, участвовавший в знаменитом варшавском мятеже, так безжалостно подавленным властями. Тому повезло: он оказался не в ссылке, а смог уехать в чужие края, к тёплым морям. Написал первую в истории Османской империи грамматику французского языка и стал мусульманином. Другим её прадедом был немецкий вояка с очень ин тересной судьбой великого искателя приключений, в конечном итоге тоже принявший ислам и ставший потом турецким пашой.

Словом, всё в его семье было так, как и должно быть в том высшем обществе, к которому они принадлежали. Отец и мать были красивы, умны, образованны и влюблены в друг друга. Это было прекрасно. Ведь согласно всем дедовским канонам, настоящего поэта можно зачать лишь в состоянии большой любви. Тогда она была у его родителей. Но потом она просто исчезла. Куда-то подевалась. Может быть, испарилась или растворилась в чём-то едком и ядовитом, проникшим в их отношения. Они расстались. Отец вновь женился. Мать осталась одна. Замуж так и не вышла. Уж слишком неординарна была эта женщина и абсолютно не вписывалась в рамки турецкой семьи и тех стереотипов, которые требовали от женщин соблюдения многих правил, столь чуждых ей по духу.

Он родился тогда, когда его дед ещё был пашой в Салониках. Вот так уж и получилось, что великий турецкий поэт родился вне границ современной Турции. И судьба его сложилась так, что он умер и был похоронен в Москве, столь далёкой от его исторической родины. Хотя он и завещал похоронить себя на сельском кладбище в Анатолии, но сделать это было просто невозможно. Таковы были зигзаги его судьбы и реалии бурного двадцатого века.

У деда в доме он жил вместе с матерью. В это время его отец получил назначение консулом в Гамбург и уехал. Мать много рисовала, и нередко он присоединялся к ней. Откуда было ему тогда знать, что придёт время и это ремесло художника спасёт его от голодной смерти и будет кормить все те годы, когда он будет сидеть в тюрьме. Но как человек, однажды сполна осознавший в чём заключается «сладость яблок Сезанна», он всю оставшуюся жизнь, на чисто интуитивном уровне, умел удивительно тонко и точно разграничивать настоящую живопись и все те жал кие подделки, которые пытались выдать за истинные произведения искусства.

***

Легенды, что ходили о нём ещё при его жизни, добавляли немало красок в его удивительный образ настоящего Великана. А ещё они утверждали, что стоит ему взять на руки плачущего ребёнка, как тот тут же затихает. Наверное, так и возник урок № 1, адресованный поэтом миру педагогики: «Любовь может всё». И успокоить, и вылечить. А ещё воспитать и подарить вечную надежду на то, что всё в этой жизни сложится.