Великая степь

Хрусталёв надрывался в тайной надежде разбудить прапорщика Рюханова — куда там… Мармелад наконец понял — Вовка услышал дикие вопли сзади, на невеликой территории Поста. Наверх, к прожекторной площадке, телефон не протянули — второпях забыли, потом всё руки не доходили. Теперь драли глотку, как в той комедии: алло, гараж? заводи кобылу!

Прожекторист, похоже, кемарил у себя на вышке — пятно света поползло с бензиновых ёмкостей к приближающейся машине с запозданием. Поползло рывками, медленно и неуверенно.

Ну наконец, не прошло и полгода… «Урал». Тентованый. Свои, всё правильно… И всё-таки — почему одни? Без колонны. И без конвоя? Даже если с Четвёртого, всё равно… Чует сердце — ЧП там, и не слабое…

А потом с Хрусталёвым стало твориться непонятное.

Урал медленным зигзагом объезжал обломки свай, в шахматном порядке украшающие бетонку. Остановился, где положено. Из кабины выскочил человек в камуфляже, торопливо пошагал к КПП. «Прапорщик Волковец, — козырнул небрежно, — отворяй быстрее, в семи кэмэ — опять напоролись, сотни две, если они вдруг следом дёрнулись…» — «Пропуск?» — «Какой, на хер, пропуск, от конвоя одна машина осталась…»

Хрусталёв вёл этот странный разговор с прапорщиком через крохотное окошечко двери — сам не понимая, как возле него оказался… Где-то глубоко, на самом дне сознания, бились мысли, что всё он делает неправильно, что нарушает все инструкции, что надо немедленно будить Рюхача, что одиночная машина без пропуска — уже ЧП, и что с этим Волковцом что-то не так, как-то странно он говорит, равнодушно, хоть слова произносит страшные, что надо…

Мысли трепыхались. Руки отодвинули засов. Дверь скрипнула. Хрусталёв шагнул в ночь. Автомат остался на столе, у древнего телефона.

«Кто в машине?» — «Живых нет, все двухсотые, открывай…» Волковец говорил на одном дыхании, монотонно, почти не разбивая речь паузами. Вовка механически взялся за ворота, напрочь забыв, что уже две недели ворота открываются изнутри, кнопкой…

«Волк?!» — в голосе проснувшегося таки Рюханова слышалось безмерное удивление. Даже потрясение. Хрусталёв стал поворачиваться, обрадованный, что наваждение закончилось, что сейчас всё встанет в его голове на место, — и застыл. Лицо прапорщика Волковца боковым зрением казалось совсем не таким, как при прямом взгляде, да это было и не…

«Волк, тебя же на Ак-Июсе…» — рука Рюханова метнулась к кобуре. И тут же метнулся вперёд Волковец. Хрусталёву показалось, что десантный нож лишь угрожающе дёрнулся к нему. Вовка не сразу понял, что чёрная струя, хлынувшая ему на грудь — кровь. Его кровь. Кровь из горла. Он закричал — так ему казалось. Зажал рану, очень плотно зажал яремную вену пальцами — так ему тоже только казалось.

На спуск Рюханов давил рефлекторно, с двадцатью сантиметрами стали в сердце. Выстрела Хрусталёв не слышал. Второго тоже. Просто из спины Волковца что-то дважды вылетело, оставив рваные дырки на камуфляжной ткани. Крови не было. Реакции Волковца — тоже. Он неторопливо вытирал нож о рукав оползшего на ступени Рюханова…

Эту картинку Хрусталёв видел странно повёрнутой — лежал на земле. В луже собственной крови. Картинка быстро темнела — начиная с краёв. Больно Вовке не было…

Человек, назвавшийся прапорщиком Волковцом, повернулся к «Уралу», махнул рукой. Лицо прапорщика оказалось не таким, каким виделось Вовке и Рюханову. Его, пожалуй, и лицом-то не назвать — из всех черт синевато-глинистая маска сохранила лишь глаза…

Через борта машины (отнюдь не тентованой) посыпались фигуры в камуфляже. Без оружия — по крайней мере без огнестрельного. Лица(?) — точная копия Волковца. Беззвучно проходили через КПП, бросив машину.

Вовка Хрусталёв всего этого не видел.

Спустя час на Третьем Посту живых не осталось. Последним зарезали позабытого было прожекториста.

Часть первая ОТКЛЮЧЕНИЕ

I. Гамаюн

1

Проснулся Гамаюн на рассвете — как всегда, без будильника.

Милена посапывала рядом, она любила поспать по утрам. Он осторожно встал, бесшумно оделся, тихонько прошёл на кухню — боялся разбудить, от проснувшейся до срока Милены лучше держаться подальше. Скажи кому, что он, начальник всесильного Отдела, местным прозвищем которого — Карахар — аборигены пугают детей на самых дальних кочевьях, — намекни кому, что подполковник Гамаюн чего-то боится и от кого-то предпочитает держаться подальше — не поверили бы. А зря. У всех есть свои маленькие слабости. У него была Милена.

Завтракать Гамаюн не стал, сразу отправился на утреннюю прогулку — тоже привычка. Хотя сегодня, может, и стоило подкрепиться — день предстоял долгий и событиями переполненный. Много чего, так уж сложилось, должно было сегодня произойти в дополнение к его рутинным обязанностям.

Сегодня — расширенное совещание у Таманцева. Звучит тоже рутинно и достаточно мирно, но всё не так просто… И чем оно закончится и во что всё выльется — не знает никто. Даже Гамаюн, которому по штатному расписанию положено знать всё.