Вехи

философия истории, философия искусства и даже философия религии так и остались им

ненаписанными  и были изданы  только после его смерти  по запискам  его слушателей.

Философию   права   культивировали   и   большинство   других   немецких   философов,   как

Гербарт,  Краузе,  Фриз  и другие.  Впервой половине  XIX  столетия  «Философия права»

была, несомненно, наиболее часто встречающейся философской книгой в Германии. Но

помимо   этого   уже   во   втором   десятилетии   того   же   столетия   возник   знаменитый   спор

между   двумя   юристами   –   Тибо   и   Савиньи   –   «О   призвании   нашего   времени   к

законодательству   и   правоведению».   Чисто   юридический   спор   этот   имел   глубокое

культурное   значение;   он   заинтересовал   все   образованное   общество   Германии   и

способствовав   более   интенсивному   пробуждению   его   правосознания.   Если   этот   спор

ознаменовал окончательный упадок идей естественного права, то в то же время он привел

к   торжеству   новой   школы   права   –   исторической.   Из   этой   школы   вышла   такая

замечательная книга, как «Обычное право» Пухты. С нею самым тесным образом увязано

развитие   новой   юридической   школы   германистов,   разрабатывающих   и   отстаивающих

германские   институты   права   в   противоположность   римскому   праву.   Один   из

последователей этой школы, Безелер, в своей замечательной книге «Народное право и

право юристов» оттенил значение народного правосознания еще больше, чем это сделал

Пухта в своем «Обычном праве».

Ничего аналогичного в развитии нашей интеллигенции нельзя указать. У нас при

всех   университетах   созданы   юридические   факультеты;   некоторые   из   них   существуют

более   ста   лет;   есть   у   нас   и   полдесятка   специальных   юридических   высших   учебных

заведений. Все это составит на всю Россию около полутораста юридических кафедр. Но

ни один из представителей этих кафедр не дал не только книги, но даже правового этюда,

который имел бы широкое общественное значение и повлиял бы на правосознание нашей

интеллигенции. В нашей юридической литературе нельзя указать даже ни одной статейки,

которая выдвинула бы  впервые хотя бы такую по существу не глубокую, но все-таки

верную и боевую правовую идею, как иеринговская «Борьба за право». Ни Чичерин, ни

Соловьев не создали чего-либо значительного в области правовых идей. Да и то хорошее,

что они дали, оказалось почти бесплодным: их влияние на нашу интеллигенцию было

ничтожно; менее всего нашли в ней отзвук именно их правовые идеи. В последнее время у

нас   выдвинуты   идея   возрождения   естественного   права   и   идея   интуитивного   права.

Говорить   о   значении   их   для   нашего   общественного   развития   пока   преждевременно.

Однако ничто до сих пор не дает основания предположить, что они будут иметь широкие

общественное   значение.   В   самом   деле,   где   у   этих   идей   тот   внешний   облик,   та

определенная формула, которые обыкновенно придают идеям эластичность и помогают

их распространению? Где та книга, которая была бы способна пробудить при посредстве

этих   идей   правосознание   нашей   интеллигенции?   Где   наш   «Дух   законов»,   наш

«Общественный договор»?

Нам могут сказать, что русский народ вступил чересчур поздно на исторический

путь,   что   нам   незачем   самостоятельно   вырабатывать   идеи   свободы   и   прав   личности,

правового порядка,  конституционного  государства,  что все эти идеи давно высказаны,

развиты в деталях, воплощены, и потому нам остается только их заимствовать. Если бы

это   было   даже   так,   то   и   тогда   мы   должны   были   бы   все   таки   пережить   эти   идеи;

недостаточно   заимствовать   их,   надо   в   известный   момент   жизни   быть   всецело

охваченными   ими;   как   бы   ни   была   сама   по   себе   стара   та   или   другая   идея,   она   для

переживающего ее впервые всегда нова; она совершает творческую работу в его сознании,

ассимилируясь   и   претворяясь   с   другими   элементами   его;   она   возбуждает   его   волю   к

активности,  к действию;  между тем правосознание  русской  интеллигенции  никогда  не

было   охвачено   всецело   идеями   прав   личности   и   правового   государства,   и   они   не

пережиты вполне нашей интеллигенцией. Но это и по существу не так. Нет единых и

одних   <и>   тех   же   идей   свободы   личности,   правового   строя,   конституционного

государства,  одинаковых для всех народов и времен, как  нет капитализма  или другой

хозяйственной или общественной организации, одинаковой во всех странах. Все правовые

идеи   в   сознании   каждого   отдельного   народа   получают   своеобразную   окраску   и   свой

собственный оттенок.

II

Притупленность   правосознания   русской   интеллигенции   и   отсутствие   интереса   к

правовым идеям являются результатом застарелого зла – отсутствия какого бы то ни было

правового порядка в повседневной жизни русского народа. По поводу этого Герцен еще в