Век хирургов

Но Мортон был непреклонен. Он начинает спешно искать лазейки, которые могли бы заставить его «тайну» приносить верный коммерческий доход. Он в полной мере осознает, что во всей этой истории ему принадлежит отнюдь не второстепенная роль – ведь именно он впервые в истории убедительно доказал, что обезболивание – не шарлатанство, тем самым завещав наркоз всему медицинскому сообществу. Но он знает, что единственным первооткрывателем самого принципа является не кто иной, как Уэллс – если, конечно, мы на время забудем о сопричастности Джексона, – и что рано или поздно Уэллс еще заявит о своих правах. Мортону, однако, хотелось надеяться на добродушие и скромность Уэллса, поэтому девятнадцатого октября он предпринимает сомнительную попытку уговорами и посулами ввести Уэллса в заблуждение: Мортон хотел, чтобы он отказался от претензий на собственное изобретение и от участия в собственной судьбе. «Уважаемый господин, – писал он девятнадцатого октября в Хартфорд, – этим письмом уведомляю Вас о том, что мне удалось изобрести препарат, вдохнув который, человек погружается в глубокий сон. Для этого требуется всего несколько секунд, а продолжительность сна может быть выбрана произвольно. В описанных условиях становятся осуществимыми как серьезные хирургические вмешательства, так и зубные операции без какого-либо вреда для пациента. Я уже затребовал патент на свое изобретение и отправил представителей, чтобы при случае они могли за определенную плату передать мое авторитетное право другому человеку или целой области, штату или даже государству. В связи с чем мне хотелось бы знать, не желаете ли Вы посетить Нью-Йорк и другие города, чтобы получить все причитающееся Вам. Я уже опробовал мою смесь при более чем ста шестидесяти операциях по удалению зубов, мне предложили провести демонстрацию в Массачусетс Дженерал Хоспитал, где мое средство было испробовано на нескольких пациентах и имело успех во всех без исключения случаях. Профессоры Варрен и Хейвард дали мне письменные подтверждения. Во время моей демонстрации трибуны операционного зала были переполнены. На случай если Вам хотелось бы знать более мелкие подробности, вместе с этим письмом высылаю Вам также вырезки из местных газет…»

В этом письме под светом рампы оказались самые уродливые черты характера Мортона. Он и словом не обмолвился о том «средстве», которое уже давно было известно Уэллсу, более того, которое он уже не раз опробовал, чтобы в результате вернуться к более безопасному, по его мнению, веселящему газу. Он наносит Уэллсу проникающую душевную рану, хвастливо сообщая ему, какой неимоверный успех выпал на его долю, в то время как Уэллсу удача изменила. Но в руках Мортона не только кнут, но и пряник: он полагал, что начатое им дело заинтересует Уэллса в той же степени, что и его самого. Он предложил ему своего рода совместную сделку.

Нимало не медля, Уэллс ответил: «Уважаемый господин, – писал он, – я получил Ваше письмо только вчера. Пишу Вам в большой спешке, поскольку опасаюсь, что Вы неверно распорядитесь своим изобретением и передадите ваши права на него, что ставит под вопрос все Ваше предприятие. Прошу Вас не принимать дальнейших решений до самой нашей встречи. Я планирую на следующей неделе приехать в Бостон, возможно, уже в понедельник ночью. Если использование газа не слишком обременительно и действительно имело описанный Вами успех, Вас можно только поздравить, но при условии, что Вы сумеете найти ему правильное применение…»

Мне так и не удалось установить, действительно ли Уэллс приезжал в Бостон, чтобы еще раз лично встретиться с Мортоном, или его все же удержало в Хартфорде слабое здоровье, или, может, тон и изложенные факты как раз вовремя натолкнули его на мысль о подлинных намерениях Мортона.

В любом случае Мортон был вполне удовлетворен тем, что ему удалось так надолго задержать Уэллса – этого времени как раз хватило на то, чтобы получить патент на его «изобретение». В той же поспешной и решительной манере он пишет ко второму человеку, чьему совету – и это еще одна случайность – он обязан своим успехом. Этим человеком был Чарльз Джексон.

Инстинктивно он почувствовал, что Джексон несколько рисковее Уэллса. Разумеется, Мортон не понаслышке знал, с каким патологическим эгоизмом он оспаривал приоритетное право и заслуги таких изобретателей и первооткрывателей, как Морзе и Бомон. Поэтому Мортон не пытался исключить его из конкурентной борьбы, всего-навсего перешагнув через него. Он предложил Джексону десять процентов с каждой сделки, на заключение которых он надеялся после получения патента. Но гонорар он мог пообещать только в том случае, если Джексон не станет зачинателем скандала вокруг его изобретения, а именно не будет намекать на применение им обычного эфира.