К моменту получения письма от Хейварда Мортон уже успел испробовать эфир на множестве пациентов, которые хлынули в его клинику, начитавшись газет. В двух случаях операции окончились неудачей. Однако это не произвело на Мортона никакого впечатления, поскольку он был куда крепче Уэллса. Напротив, это подтолкнуло его к выводу, что ему не стоит скупиться и стоит давать больше эфира в каждом из случаев.
В чрезвычайной спешке он заказывает в мастерской стеклянный сосуд, в который предполагается поместить большую, пропитанную эфиром губку. Горлышко сосуда должно быть размещено во рту пациента. Пациент должен был вдыхать пары из горлышка вместо того, чтобы прижимать ко рту платок. В тот самый день, когда пришло письмо от Хейварда, доктор Гулд, в доме которого остановился Мортон, предложил ему оснастить отверстие сосуда отвинчивающимся вентилем, который мешал бы выдыхаемому пациентом воздуху проникать обратно в сосуд, тем самым увеличивая концентрацию эфира и усиливая действие его паров. И вот она, новая случайность, вот он, новый совет постороннего человека, которые в последнюю минуту перед решающим событием пришли на помощь Мортону. Мортон поспешил к бостонскому изготовителю инструментов Дрейку, чтобы к пятничной демонстрации в Общей больнице получить «эфирный сосуд» усовершенствованной конструкции.
Шестнадцатого октября, в половине десятого утра, за полчаса до начала ответственного эксперимента, этот сосуд все еще не был готов.
Когда я сидел на скамейке под куполом операционной и слушал, как Варрен докладывал о клинической картине Гилберта Эббота, страдающего, как мы помним, от опухоли на шее, Мортон все еще дожидался в мастерской Дрейка. Он призывал его поторопиться. Он буквально вырывал у него инструменты, когда он закончил работу. Это случилось приблизительно в 10 часов. Сразу после того он выбежал на улицу и стремительной походкой зашагал по улицам, встретил по пути Эбена Фроста, и, задыхаясь, они вместе влетели в операционный зал, как раз когда Варрен произносил вошедшие в историю слова: «Раз уж доктор Мортон не соизволил прийти, надо полагать, его задержали другие дела».
Но судьба и удача оказались на стороне Мортона.
С самых первых секунд они привнесли в его появление привлекательный драматизм, и ему уже не нужно было применять дополнительных актерских приемов – драма разыгралась сама собой: глубокий обморок Гилберта Эббота, безболезненная операция, первая в мировой истории и оттого великая, тишина у операционного стола, отсутствие криков и мук. И после осознание неоценимого значения этого открытия для медицины и почти рассеянные слова Варрена: «Уважаемые господа, это не надувательство».
Судьба и счастливый случай, оба из которых вероломно предали Уэллса, стоявшего некогда на том же самом месте, до последней секунды сопровождали упрямого Мортона, одержимого жаждой богатства и славы. Следом за Гилбертом Эбботом они послали ему больного туберкулезом, слабого, неспособного сопротивляться и потому легко поддавшегося действию эфира человека, в то время как Уэллсу был уготован тучный, пышущий здоровьем пациент, который даже полвека спустя поставил бы в тупик своих наркотизаторов.
Мортон поклонился, с торжествующим видом оглядев переполненные трибуны. Этим вошедшим в историю утром шестнадцатого октября я и сам всем сердцем радовался его триумфу.
На следующий день, семнадцатого октября, в той же больнице был поставлен второй эксперимент. Мортон дал наркоз женщине, с плеча которой предстояло удалить опухоль. И эта операция прошла успешно.
Врачи укоряли Мортона за его поступок. Ведь в медицинских кругах совершенно не принято делать достоянием одного-единственного человека рецепт препарата, который имеет фундаментальное значение для всего человечества, который может произвести революцию в хирургии.