Век испытаний

А как обрадовалась решению дочери остаться в Нежине мама! Сбылась ее давняя мечта, чтобы дочь и внук были рядом, а не за тридевять земель. Она давно была на пенсии, но, чтобы не оставаться дома одной, продолжала работать. Теперь же, чтобы больше внимания уделять внуку, решила работу оставить.

И все, кажется, было хорошо, как говорится, жизнь налаживалась, и что еще нужно было для счастья? Но однажды вечером, включив телевизор, Ольга увидела репортаж о своем родном городе. Показали разрушенные дома, оборванные линии электропередач, сгоревшие машины, военную технику, окровавленные тела горожан. И людей. Людей, которые шли по улицам, возились на своих приусадебных участках, стояли в очередях за водой и хлебом. В одной из очередей мелькнуло знакомое лицо бабушки, которая была пациенткой Ольги многие годы. Та молча смотрела в камеру оператора, прижимая к груди хлеб и пачку соли. В ее глазах не было страха, но там было столько боли, что Ольга не смогла смотреть на это дальше и выключила телевизор. Ночью она долго не могла уснуть, а утром, когда вся семья собралась за завтраком, объявила о своем решении вернуться назад.

Приехав в город, она даже не стала заходить домой — сразу направилась в свою больницу. Тщетно прождав на остановке маршрутку, Ольга решила идти пешком, и чем дальше она отходила от центра, тем больше было следов войны, а прохожих на улице становилось все меньше. Какой-то дядечка, знавший ее по имени-отчеству, предложил свою помощь и, поставив сумку с вещами на багажник велосипеда, зашагал рядом.

— Вы, Ольга Германовна, не бойтесь, — искоса посмотрев на нее, сказал он. — Они в это время почти не стреляют. Сторожиться надо ближе к вечеру. Тогда да — бахкают, бандеры проклятые.

— Ну, почему же сразу «бандеры»? — осторожно спросила Ольга. — Я слышала, что и местные могут специально стрелять по городу.

— Ага, — дядечка громко рассмеялся. — Выходит, мой сын Васька утром выходит из дому, приходит, значит, на службу и давай палить из всех калибров по родной хате. Так, что ли? А то, что там жена, сынишка, я с его мамкой — это как же? Да и мы не слепые — видим, откуда что прилетает.

Может, правда, а может, и нет, но после ее вопроса дядечка вдруг вспомнил, что у него еще есть дела на соседней улице и, не прощаясь, бесцеремонно поставив сумку Ольги на землю, укатил на своем велосипеде.

— А я знала, что ты вернешься, — заявила Анна Сергеевна, когда Ольга переступила порог ее кабинета. — Не сейчас, так к зиме приехала бы. Не такой ты, подруга, человек, чтобы отсиживаться в стороне, когда здесь такое творится.

Они сразу договорились, что Ольга как участковый терапевт возьмет на себя район, улицы которого выходят на самые окраины города. Желающих работать там трудно было найти и в мирное время, а сейчас и подавно.

— Там, Оля, в июне был просто ад. Люди бросили все и уехали, кто куда, — наставляла нового участкового врача Сергеевна. — Но были и такие, которые остались. В основном это старики да инвалиды. Некоторые прибились к нам и живут при больнице. Ты, подруга, поговори с ними — они тебе подскажут, где и кого искать в первое время.

Помощник из Ивана был просто замечательный. Раньше Ольга за день обходила три-четыре адреса, а с его помощью — шесть-семь. Проблема была в том, что, кроме обычной сумки с лекарствами, ей приходилось нести в руках еще и продукты, и воду, и теплые вещи. Вызвавшись помогать, Черепанов предложил все это добро развозить на машине, но не успели они еще в первый день совместной работы доехать и до окраин города, как невдалеке разорвалась мина. Одна, вторая. А потом в соседнее дерево ударила пуля из винтовки снайпера. Короче, после этого случая Иван решил больше не рисковать и раздобыл вместительный альпинистский рюкзак. Утром они набивали его до отказа, и Черепанову приходилось таскать его целый день. Правда, к вечеру, когда они заканчивали свой «медицинский обход», в рюкзаке редко что оставалось.

Многих своих подопечных Ольга хорошо знала. Еще бы! Столько лет проработать терапевтом в поселковой больнице. Вот и сейчас они подошли к дому Валентины Аркадьевны — одинокой старушки, которая лет до семидесяти работала в местной школе, обучая детей русской грамматике и литературе. «Графиня» — так называли ее между собой ученики за прямую осанку и манеру разговаривать. Любой сорванец с разбитыми коленками был для нее «сударем», а худенькая девочка в платье, доставшемся ей от старшей сестры — «сударыней». Валентина Аркадьевна всю жизнь прожила одна. Соседки поговаривали, что очень давно, еще в начале пятидесятых, была у нее «несчастная любовь» — офицер из воинской части при аэродроме. Пара была — всему поселку на загляденье. Дело даже к свадьбе шло. Но тут приехала «законная супружница» этого кавалера, да еще и с двумя детьми. Вот с тех пор и перестала «графиня» верить людям, а всю свою любовь отдала чужим детям.

— Валентина Аркадьевна! — крикнула Ольга, заглядывая поверх калитки во двор дома. — Хозяюшка!