— Нет, — отвечал Николка, — старики будут жить с нами в мире; они полежат немного и поумнеют.
— Старики жестки, как веревки, — согласился Мъмэм, — пусть лежат.
Наскочившая на утес ночь загнала всех в пещеру — и людей, и коней, и собак. Около пленников Николка установил посменное дежурство.
12
В полночь затряслась земля. Гранитные своды пещеры наполнились гулом. Проснулись все; даже часовой, мирно склонивший голову на живот одного из старцев и задремавший крепко, вскочил, ровно встрепанный… Ему-то показалось, что это пленники, зорко охраняемые им, сбежали и колотят теперь палицами по головам спящих коммунаров… Но нет: пленники были на своих местах; они тоже прислушивались к зловещему гулу. — Дрожал великан-утес; ревело смертельным ревом лесное зверье; панически-тоскливо выли собаки; бились кони в темном углу пещеры. Старуха Гарба — «Утроба», складчатостью кожи похожая на летучую мышь, прокаркала веще:
— Рушится земля, ух-ху! Смерть всем — связанным и свободным! Ах-ха-ха!..
Она определенно била на увеличение паники.
Николка бросился к каменной глыбе, загораживающей выход, чтобы посмотреть — что там, на воздухе, но его удержали перепуганные насмерть охотники.
Гарью пахнуло в трещины стен. Айюс, «умудренный годами», отозвался спокойно из груды спеленатых тел:
— Лес горит. Бегут звери… Много мяса будут иметь арийя.
Спокойные слова внесли умиротворение в трепещущие сердца. Николка проникся вдруг уважением к человеку, прожившему 150 зим. В самом деле, ведь этот гул — топот бесчисленных ног спасавшихся бегством от стихийного бедствия животных. Как можно было думать о землетрясении!
На глазах остолбеневших охотников он собственноручно развязал старца и сказал ему с веселой покорностью:
— Пусть Айюс приказывает, что делать.
Польщенный старик гордо тряхнул седыми лохмами и победоносно осмотрелся кругом.
— Маленький Къколя имеет хорошую голову, — сказал он, — но старый Айюс жил долго и знает больше Къколи.
— Пусть так, — согласился Николка, — не буду пока спорить. Дуй, старче, дальше.
— Старый Айюс, — продолжал старик с горечью в голосе, — будет приказывать, потом — его опять свяжут?
— Нет, он теперь навсегда освобожден.
Старик ворчал:
— Старый Айюс имеет старые кости. Старые кости болят от грубых веревок…
— Ладно, ладно, старче, не дуйся, не проезжался бы насчет Мъмэмского мясца, не был бы связан.
По забывчивости последнюю фразу Николка произнес на чистом русском языке, ее никто не понял, и тем большее впечатление произвела она на старика. Кто его знает, что он подумал, только вместо того, чтобы приказывать, он стал конфиденциально советоваться с Николкой:
— Айюс думает: зверей бежит много, звери потеряли голову, легко охотиться; будет много мяса.
Это была хорошая мысль: в пещерной коммуне людей должно значительно прибавиться, и совсем не лишнее пополнить ее запасы.
Николка стал разъяснять охотникам, что от них требуется. В этот момент тяжело заухала каменная глыба; кто-то снаружи барабанил нещадно. Охотники повскакали в новом приступе животного страха.
— Кто там? — спросил Николка.
Из-за глыбы дошел глухой человеческий голос:
— Арийя…
Глыбу приняли. То был Ркша — медведь, обожженный и окровавленный. В таком же состоянии находилась и его новая лошадь.
Не слезая с коня, Ркша въехал в пещеру.
— Лес горит… Большой огонь пожирает деревья… Звери горят… Звери бегут… — забормотал он, дико блуждая глазами. — Ркша ехал среди зверей… Миау хотел его скушать… Волки хотели его скушать… Медведь хотел его скушать… Ркша отбился… Вот он, Ркша, вместе с лошадью…
— Молодец, Ркша, — успокоил обезумевшего дикаря Николка, но он чувствовал, что еще не все сказано. Он вспомнил мрачное предсказание Скальпеля: «Друг мой, вы научили дикарей обращаться с огнем… В одно прекрасное время они нас спалят…»
Николка отвел великана в сторону.
— Это Ркша упустил огонь? — тихо спросил он.
— Ркша должен умереть… — с глухой тоской отвечал великан. — Ркша развел костер. Ркша заснул. Огонь убежал из костра.
— Ркша не умрет, — категорически сказал Николка. — Ркша пойдет сейчас охотиться вместе со всеми. Он хорошо сделал: будет много мяса. Только… пускай он этого не делает больше. Вот так.
— Вотта!.. — повторил воспрянувший духом дикарь, и он уже готов был хвастаться своим поступком.