Век Филарета

   Бедная Евдокия Никитична замерла. Разговоры о месте про­должения учебы Васи шли давно, но ей все казалось, это нескоро. Неведомое место, мнилось, будто их соседний Бобренев монас­тырь вроде и не Коломна, но близко и знакомо. В глубине души мила она наивную надежду, что учебное дело Васи как-нибудь гак само обернется, что он останется дома. Оказалось же, что действительно надо ехать, и ехать далеко и ехать надолго... Тихие слезы покатились из материнских глаз.

— Там, полагаю, экзамен может случиться,—- продолжал отец.— Так что сразу после праздника бери латинскую грамматику, Винклерову философию и зубри...

А Евдокия Никитична разом видела и нынешнего стройного и румяного Васю, и маленького, тщедушного, бледного, кричав­шего от голода, а у нее продало молоко, покупали коровье, и судачили втихомолку кумушки: «Ну, от скотского-то молока как есть поповский сын дурачком вырастет!.. Пастухом станет!» А нынче те же соседушки поневоле хвалят ее Васю да завидуют: он и послушный, и ученый, и вежливый, а их сынки дурни дурнями выросли! «Прости, Господи, за осуждение злобное! — осеклась Евдокия Никитична.— Скоро старость, а страсти не отпускают». А было попадье в ту пору тридцать пять годов.

В спальне наедине тоном помягче сказал отец Михаил жене перед долгими своими вечерними молитвами:

— Ты, мать, потихоньку одежонку его починяй. Сюртучок бы ему новый надо, да не получится справить нынче. Ты тот его, фризовый почисти. Хочется, чтобы не хуже других выглядел, а куда деться — приданое Олюше собирать надо... Особенно не спе­ши, милая, отправимся после Крещения.

   Темная, звездная и морозная ночь опускалась на тихую Ко­ломну, на окраине которой в маленьком домике в четыре окна с чудесной башенкой на крыше готовились к близкому расста­ванию.

.

                                                       Глава 2

                                             НОЧНЫЕ ДУМЫ

 

Сон никак не шел. Впал было в дрему под тихое бормотание отца, стоявшего на коленях в спальне перед божницею, но вдруг будто теплою водою смыло всю сонливость.

Он  уезжает!

Милая, любимая Коломна, которую обегал сотни раз, в ко­торой все и все знакомо, от высоких речных берегов до широких дорог, уходящих за городскими заставами на юг и на север, от дедовского собора и всех церквей до городских лавок... И здесь останутся матушка и батюшка, любимые сестрички и брат, де­душка и бабушка, и странный второй дедушка, и крестный, и добрая Фроловна, и нелюбимые семинарские учителя, и сосед, ласковый ямщик Николай, уже старенький, давно передавший

свое дело сыновьям,— отчего-то полюбился ему Вася Дроздов, и дед Николай при встрече совал ему то пряник, то жменю семечек. Большому уж и неловко было брать, отдавал младшим... Прощай, дед Николай!

  Василий осторожно повернулся на узком сундуке и лег на спину. Растопленная к ночи печь дышала жаром, и он распахнул старенький армяк, которым укрывался. В правом углу перед ико­ной Спасителя едва мерцала лампада. Кот спрыгнул с печи и темной тенью скользнул на топчан, в ноги к меньшим. За окном сторож ударил в колотушку. Да уже час

ночи...

   Чего не жаль, так это семинарии с ее вечно грязными кори­дорами, не топленными в лютые морозы классами, бесконечной латынью и схоластическими рассуждениями, неизбежно вгоня­ющими в сон и рьяного любителя премудрости. Одно хорошо: в толпе грубых и ленивых семинаристов Василий обрел нескольких товарищей, которые понимали его и были интересны ему.

   Поначалу его обходили и косились, зная, чей он внук и сын. Всегда чисто, даже щеголевато одетый, тихий, вечно с опущенным взором, он держался наособицу. Все знали, что Дроздов наизусть помнит уроки из риторики, истории, латыни. Прохладный круг одиночества ограждал его, был привычен, но и тягостен. Вот почему вдруг вспыхнувшее товарищество сильно скрашивало не­казистую жизнь в семинарии. Теперь же друг любезный Гриша Пономарев поступал в тверскую семинарию, и его очень будет не хватать, но Ваня Пылаев и Андрей Саксин тоже отправляются к Троице.

   Как жаль, что батюшка не позволил ехать в Москву, как жаль. Василий ни разу не был в Москве, но по рассказам деда и отца представлял огромный город с большим Кремлем посредине. Древняя столица манила своими легендами о прошлом величии и нынешней бурной жизнью при государе Павле Петровиче, при котором, слышно, все быстро меняется. Вышел указ об отмене телесных наказаний для духовных. Все больше бывших попови­чей-семинаристов становятся то докторами, то приказными чи­новниками, иные выслуживают дворянство, покупают мужиков...