Век Филарета

В лавре отец Никодим постоянно ощущал свою вину. Мало того что он действовал без благословения, он готовил бомбу, которая должна была взорвать всё духовное образование... Долгие молитвы не утешали его, и, если бы не приказ о тайне, он бы давно бросился в ноги лаврскому духовнику отцу Мелхиседеку.

В начале октября в лаврской трапезной он увидел знакомого ещё по семинарии инока, который собирался в Москву. С ним отец Никодим переслал письмо владыке Филарету, подробнейшим образом рассказав о проекте обер-прокурора.

От ошеломительного известия Никодима владыка испытал бессильные гнев и досаду. Он не мог что-либо изменить. Дело велось в обход Синода, и высказать своё мнение официально не было основания. Оставалось ждать и надеяться на лучшее.

Всё же беспокойное сердце побудило его написать митрополиту Серафиму в надежде добраться до государя. Владыка не учёл, что престарелый петербургский митрополит может проговориться графу Протасову. Так было раскрыто изменничество отца Никодима. Граф не отправил дерзкого монаха в его Вятку. Он решил посрамить врага зрелищем своей полной победы. От дел его, разумеется, отстранили, заменив (по совету ставшего влиятельным отца Василия Бажанова) архимандритом Афанасием из провинциальной Одессы.

22 февраля 1839 года государь утвердил доклад обер-прокурора Синода о новом устройстве учебных учреждений православного духовного ведомства и пересмотре учебников, используемых в них. В семинарский курс ввели естественную историю, геодезию, сельское хозяйство, медицину. Исключена была история философии, объем философии и догматического богословия существенно уменьшен.

— Верно, граф, верно! — сказал Николай Павлович. — Мне нужны не умные, а послушные!

Николай Павлович знал о возражениях московского митрополита, но считал умалением своего достоинства принимать все его мнения. Филарет обладал неприятным качеством: удивительно неделикатно и подчас дерзко он отстаивал внутреннюю независимость Церкви. В прошлом году именно по его настоянию Синод отказал наследнику престола в праве присутствовать в Синоде. А чем Синод лучше Сената?.. В докладе Протасова вскользь было упомянуто о проповеди Филарета 7 октября, в коей митрополит утверждал, что храм Божий славен не тогда, когда исполнен сребром и златом — будто порицая недавно вышедшее высочайшее повеление о дополнительных ассигнованиях на храм Христа Спасителя... Император на это ничего не сказал, но запомнил.

Гордым победителем вышел Протасов из Зимнего дворца. У себя в Синоде он распорядился о рассылке по епархиям новых расписаний, программ и списков учебников, о непременной присылке для контроля новых сокращённых конспектов старых предметов. С особенным удовольствием граф Николай Александрович подписал молчаливо одобренное Синодом решение о направлении архимандрита Никодима Казанцева ректором захудалой херсонской семинарии.

Глава 7 ЛИТОГРАФИРОВАННЫЙ ПЕРЕВОД

В конце 1841 года до Москвы дошёл слух, будто бы митрополит московский поручил своему любимцу, инспектору духовной академии иеромонаху Агафангелу, написать донос на царского духовника, отца Герасима Павского, за его перевод Священного Писания на русский язык, отлитографированный студентами Петербургской духовной академии и широко разошедшийся по России. Перевод якобы осуждался за неправославие и еретический характер.

Подобные действия казались несообразными с характером митрополита Филарета, который обыкновенно действовал открыто при умалении православия, сам писал замечания начальству и цензурным комитетам или подавал доклад Синоду. Так полагали в доме князя Сергея Михайловича Голицына.

   — Не мог владыка действовать из-за угла, яко тать в нощи! — горячилась Герард.

   — Однако же не на пустом месте сей слух возник, — рассудительно заметил хозяин.

   — Всё — ложь и клевета! Владыку в Петербурге не любят и рады оговорить — вот вам мой ответ!

   — Всё-таки, милейшая Екатерина Сергеевна, a good marksman may miss[40]. Помните, несколько лет назад Жуковский Василий Андреевич жаловался мне, будто бы наш владыка не одобрил какой-то конспект христианского учения, приготовленный для наследника. А писал-то Павский! Он, верно, сей конспект и студентам читал, а как по рукам разошёлся, критику филаретовскую и вспомнили.

   — Но согласитесь, князь, если и было так, владыка действовал открыто!

   — Да... Чего-то я здесь не понимаю, — согласился Голицын.

В начале января 1842 года, когда дело о литографированном переводе набрало нешуточный оборот, московский первосвятитель пребывал в Петербурге на заседании Святейшего Синода. В городе, в котором провёл немало лет, чувствовал он себя ныне прескверно. Чужой стал Петербург. Синод и Невская лавра притихли и покорно смотрели в рот обер-прокурору, за спиной которого разворачивались дела неприглядные.