Век Филарета

– Ваше высокопреосвященство, – с запинкою заговорил полковник, не привыкший к неясностям как по своему положению императорского флигель-адъютанта, так и по самому красивому и самому дорогому в денежном отношении военному мундиру. – Может быть, вы недослышали?.. Его величеству благоугодно, чтобы ваше высокопреосвященство сами изволили завтра быть на освящении ворот…

– Слышу, – тем же ясным голосом повторил митрополит.

– Что прикажете доложить государю императору? – повысил голос гусар.

– А что слышали, то и передайте.

Флигель-адъютант потоптался и, звеня шпорами, вышел, задев саблей и широким плечом притолоку. Он недоумевал и подозревал непочтение к высочайшей воле.

Вчера, когда остались вдвоём в митрополичьих покоях, Филарет поделился своей тревогой:

– Отче Антоние, я в борьбе помыслов. Государь приехал в Москву. Хочет, чтобы я освятил выстроенные Триумфальные ворота – а они с изображениями языческими! Как быть? Совесть мне говорит: не святи, а всё вокруг уговаривают уступить. И губернатор, и князь Сергей Михайлович… Что ты скажешь?

– Не святить.

– Будет скорбь.

– Потерпите.

– Хорошо ли раздражать государя? Я не имею достоинств святого Митрофана[36].

– Да не берите их на себя, а помните, что вы епископ христианский, которому страшно одно: разойтись с волею Иисуса Христа.

– Да будет так!

– Ну, когда?.. – нетерпеливо спросил Николай Павлович.

В отличие от флигель-адъютанта, он сразу понял смысл филаретовского «слышу». Алексей Орлов передал ему мнение москвичей о «неправославии» воздвигнутых ворот. Мнение мнением, но как мог ослушаться высочайшей воли митрополит, хотя и имеющий священный сан, но всё же – подданный… Да ведь он не ослушался! Он не сказал «нет». Ох, старик…

– Собирайся! – приказал император почтительно вытянувшемуся флигель-адъютанту. – Вели приготовить лошадей. Мы сегодня же едем в Петербург. Командиру корпуса передай, чтобы открытие состоялось без особой церемонии. Чтобы полковой священник освятил. Всё!

По дороге от Калужской заставы до Тверской гневливый Николай припоминал обиды, нанесённые ему московским архипастырем. В прошлом году весь ближний круг императора возмутился решением владыки в отношении брака флигель-адъютанта Мансурова с его двоюродной сестрой княжной Трубецкой. Филарет признал этот брак преступным и возбудил дело против Мансурова и священника, нарушившего таинство брака. Все говорили, что дело пустяковое, и Николай намекнул, что Мансуров может не ходить на церковный суд. Через московского генерал-губернатора дали понять митрополиту, что следует уступить. Тогда Филарет осмелился прислать прошение об увольнении на покой, выставляя причинами сознание собственных недостатков и телесную немощь… Как было решиться на увольнение? Мансурова выслали за границу, и надо же так случиться, что судьба от него действительно отвернулась: он вскоре овдовел…

Позднее столь же решительно Филарет восстал за авторитет Церкви, когда генерал-адъютант Клейнмихель вознамерился вступить во второй брак с двоюродной сестрой своей первой жены, союз с которой был расторгнут по прелюбодеянию генерала. «Пусть он лютеранин, – заявил московский владыка, – но жена православная вправе ожидать от нас защиты своей чести…»

То были частные дела лиц, за которых ходатайствовал сам император, а неуёмный ревнитель чистоты православия не желал уступить. Глас его остался всё же гласом вопиющего в пустыне… И с Триумфальными воротами – что бы сделать приятное своему государю? Так нет!..

В самом конце года митрополит Серафим вновь вызвал московского митрополита в Синод для решения неотложных дел. Московский владыка умел как-то быстро и точно разбираться в непростых обстоятельствах и в свой приезд один совершал работу, непосильную для постоянных членов Святейшего Синода.

Карета, поставленная на полозья, быстро и покойно катила по первопутку. Можно было и подремать, а митрополит думал свои нелёгкие думы. Никогда он не позволял себе отчаиваться, но подчас руки опускались от бессилия одному противостоять тугой бюрократической машине. Государственный совет вынес постановление, чтобы в духовных училищах содержать и учить всех детей за счёт родителей, а в семинариях – на средства семинарские. Названо сие: забота об экономии!.. Стало быть, масса бедных и многосемейных причетников ставилась в труднейшее положение, да и семинарских денег на всех хватить просто не могло. Предстояла борьба за самое дорогое – духовное образование.

– Когда с таким вниманием делаются дела, – делился огорчением владыка со своим викарием Иннокентием, – изволь составлять управы и управлять!.. Блажен, кто может сидеть в своём углу, оплакивать свои грехи, молиться за государя и церковь, кто не имеет нужды участием в общественных грехах умножать свои грехи! Много бы одолжил меня тот, кто научил, как можно уйти в Берлюкову пустынь или в Голутвин… или в Гефсиманию Новую. Господу помолимся, да приведёт всех нас в пристанище спасения… Пасмурно у меня в глазах. Молитесь, чтобы Бог даровал мне свет и мир…