Веер

Вскоре выявились основные отличия. Больше старых зданий: и церквей, и дворцов, и просто старинных домов в центре. Но немало и того, что принято называть сталинской архитектурой. Новостройки если и есть, то вписаны в общий ансамбль. При этом окраины в общем-то не сильно изменились. Полным-полно спальных районов с простенькими панельными домами… разве что зелени побольше и с дорогами получше, всюду какие-то крошечные парки и неожиданные развязки, не то чтобы нью-йоркского размаха, но солидные. Машин много, пробок меньше. Очень часто попадаются бульвары и пешеходные улочки. В общем, на воплощение коммунистической мечты не тянет, но в целом очень симпатично.

Вздохнув, я отпустил трубу. Достал сигареты, закурил.

Как-то нескладно. Что мы все-таки будем делать с холмом? Город, который я видел, словно бы игнорировал вздыбившийся почти в центре холм… вздыбившийся?

Я снова приник к окуляру. И стал изучать окрестности холма.

Да, так оно и было. Холм, на котором я стоял, был словно выдвинут из земли чудовищной силой. Выдвинут, вырван, выброшен вверх. И относительно недавно – город залечил раны, оборванные улицы либо изогнулись, обходя преграду, либо закончились в явно непредусмотренных архитектором местах. Даже было заметно, что какие-то здания вблизи холма отреставрированы, а другие слишком новые, построенные уже после катаклизма. На месте руин? Вероятно, да.

А речушка, протекающая под холмом? Яуза? Нет, расстояние не то. Видимо, в моем мире этой реки нет совсем.

– Землетрясение, – сказал я. – Наверное.

В том-то и дело, что «наверное». Не слыхал я про землетрясения такой силы, чтобы поднять из земли такой огромный участок, опоясать его оврагом, пустить новую реку по периметру.

Может быть, градостроители тренировались? Готовились к переносу сибирских рек на юг, вот и соорудили в центре Москвы парк. Тоже гипотеза ничуть не хуже других.

Все, дальше гадать непродуктивно. Надо спускаться с холма, очевидно – по дороге. Идти в город и там уже выяснять, куда я попал и что здесь происходит.

Но топать с холма пешком мне не пришлось. С шоссе донеслось натужное гудение мотора. Через минуту к площадке из-за деревьев, скрывающих поворот, выкатил автобус. Короткий, двухдверный, при этом с высоким салоном и огромным, на всю кабину водителя, так что было видно даже его ноги на педалях, лобовым стеклом! Модель совершенно незнакомая, но в целом дизайн автобуса «зализанный», старомодный… и какой-то русский. Не знаю, почему я так решил. Но как отличаешь обычно стиль французских автомобилей от немецких, японских от американских – так и здесь было что-то, беззвучно сигналящее: «Я свой, местный, здесь сделан». Кстати, из всех наших машин такое ощущение «своего» у меня вызывали разве что «Нива» и «Победа».

Автобус плавно остановился напротив площадки. Открылись двери, вышли с десяток человек. На этот раз негров не было, все русские или по крайней мере европейцы. Каждый словно считал своим долгом вежливо мне улыбнуться, а старичок с тростью и в костюме слегка прикоснулся к светлой соломенной шляпе.

Шляпа меня доконала. Не принято в Москве носить соломенные шляпы. Даже в жару. Даже старичкам, если они еще не впали в маразм.

Еще у всех были в руках букетики. У некоторых розы, у других гвоздики и тюльпаны. И все букетики – из четного количества цветов. Куда же они направляются? Что там, на вершине холма, куда я не удосужился подняться? Кладбище? Мемориал? Усыпальница местного вождя?

Автобус очень негромко, вежливо прогудел. Водитель из-за своего стекла помахал мне рукой: «Едешь?»

Оставив сомнения, я быстро поднялся в автобус. Салон был абсолютно пуст. Видимо, все ехали до этой площадки… чтобы потом, через лес, пойти куда-то с цветами.

Я прошел по салону. Опять же все как-то немного старомодно, не характерно для мира, который на тридцать пять лет нас опережает, но при этом все уютно и хорошо – потертая, но чистая и нигде не прорванная или порезанная обивка кресел из коричневого кожзаменителя, пузатые плафоны на потолке, ярко сверкающие медные таблички: «Места для детей», «Места для инвалидов», «Места для дам в положении», «Места для уставших». Табличка про дам в положении окончательно убедила меня, что дело не в победе коммунизма на одной шестой части света. А вот табличка про места для уставших – снова заставила сомневаться.