Ведун Сар

— Ты задал мне трудную задачу, сиятельный Афраний, — покачал головой евнух. — В Константинополе не так много людей, способных соперничать с сиятельным Ратмиром и высокородным Орестом.

— Но все же они есть? — пристально глянул на Феофилакта префект.

— Дукс Антемий разве что, — неуверенно произнес евнух.

Дидий уже имел возможность пообщаться с высокородным Антемием и составил о нем самое благоприятное мнение. Дукс отличался твердым характером и благонравием. Но власть, как известно, портит людей, и, очень может быть, Рим в лице Антемия получит такую обузу, рядом с которой его нынешний молодой император будет смотреться образцом совершенства. К тому же у нового претендента на императорскую власть имелся еще один крупный недостаток, во всяком случае, в глазах божественного Льва: он состоял в близких отношениях с Вериной, ныне находящейся в опале.

— А в наших глазах этот недостаток выглядит скорее достоинством, — усмехнулся Афраний. — Мы получим не только императора в лице высокородного Антемия, но и союзницу в лице сиятельной Верины. Я очень надеюсь на тебя, светлейший Феофилакт.

— На меня?! — ужаснулся евнух. — Но ведь меня немедленно схватят, стоит мне только вернуться в Константинополь.

— Ты повезешь императору мое письмо, Феофилакт, — спокойно произнес Афраний. — Это предложение слишком выгодное, чтобы божественный Лев от него отмахнулся. Ты получишь прощение, нотарий, и поможешь вернуть утерянное влияние сиятельной Верине. Антемий и императрица станут противовесом исаврийцу Зинону, который в противном случае вполне может перехватить власть у божественного Льва раньше, чем тот согласится ее отдать.

Нотарий Феофилакт не отличался ни твердым характером, ни запредельной смелостью, но он был прирожденным интриганом и очень хорошо понимал, какие перспективы открывает перед ним предприятие, затеянное хитроумными римлянами. Кроме того, нотарий не имел средств к существованию, все накопленные им богатства остались в руках жадных до чужого добра приспешников Зинона. А жить в нищете евнух не привык. Именно поэтому после долгих и мучительных размышлений он принял предложение Афрания и скрепя сердце согласился сунуть голову в пасть льва. А то, что этот Лев был божественным, особой роли не играло.

Рекс Ладо, отдохнув за зиму в Риме от ратных трудов, предъявил Ратмиру счет за проделанную работу. Префект Галлии вынужден был признать, что претензии князя франков обоснованны, ибо тот честно выполнил все взятые на себя обязательства и вправе был требовать плату как от людей, так и от богов. Правда, Ратмир полагал, что речь в первую очередь зайдет о Паризии, но ошибся. Легкомысленный Ладо потребовал жену.

— Паризий от меня и так никуда не денется, — махнул он рукой. — А вот Васина чего доброго состарится, пока вы со Сколотом изволите наконец сдержать слово.

Для Ратмира решение этой задачи не представляло особой сложности: он готов был хоть завтра двинуть на Базель свои легионы. Но ведь мало было разбить бургундов и отобрать у князя жену, надо сделать так, чтобы боги одобрили брак между Ладорексом и прекрасной Васиной. Чем уж так приворожила ветреного князя эта женщина, Ратмир не знал, но франк твердо решил добиться своего, чего бы это ему ни стоило. Ведун Сколот не отрицал, что обещал князю звание ярмана, но о женщине, по его словам, даже речи не было.

— Но ведь без участия женщины в священном обряде князю Ладо никогда не быть ярманом, — подсказал ведуну выход из создавшегося положения Ратмир. — И если богиня посчитает Васину достойной участницей мистерии, то вряд ли кто-нибудь из волхвов рискнет оспаривать ее приговор.

— Что думает Великая Мать всех богов, знают только ее ведуньи, — нахмурился Сколот. — Зато я твердо знаю, что крови князя Драгомана она Ладорексу не простит.

Ситуация, что и говорить, была щекотливая. Дукс Эгидий не признал божественного Либия законным преемником своего отца. Его поддержали многие знатные мужи Галлии. К нему же склонялись и франки во главе с боярином Венцелином. Если бы к Эгидию и Венцелину присоединился еще и рекс Тудор, таивший обиду на Ратмира и Ладорекса за поражение в Испании, то Галлия могла быть потеряна для Рима надолго, если не навсегда. Сенат никогда не простил бы этой потери ни божественному Либию, ни сиятельному Ратмиру, что неизбежно повлекло бы за собой череду заговоров и мятежей. Следовало как можно скорее вернуть Ладорекса в Паризий и выбить Эгидия из Орлеана. Сил под рукой у Ратмира было достаточно. Двадцать легионов пехоты и пять тысяч клибонариев готовы были двинуться к Паризию хоть завтра. Не хватало только повода, чтобы вмешаться в дела франков. То есть такой повод имелся в лице изгнанного Венцелином Ладорекса, но князю, сжигаемому страстью к чужой жене, не было никакого дела до чужих проблем. Сын Меровоя уже явил себя и отважным воином и удачливым полководцем, но политика из него так и не получилось, несмотря на все старания Ратмира. Свои собственные желания он ставил гораздо выше государственной необходимости. А переубедить его не представлялось возможным.