Ведун Сар

Первика стал римским нотарием еще во времена божественного Валентиниана, но, к сожалению, особого рвения в служении Великому Риму не проявил. Причиной тому были не только субъективные, но и объективные обстоятельства. Империя неоднократно за последние двадцать лет пыталась утвердить свою администрацию в испанских провинциях, но ее легионы неизменно терпели поражение в столкновении со свевами и богоудами, коих немало развелось в отпавших провинциях. А поражение военных неизбежно сказывалось на положении гражданских чинов. Налоги если и взимались, то только в пользу свевов или богоудов, но уж никак не Великого Рима. Конечно, зависимость от варваров, не гнушавшихся разбойничьими набегами, тяготила местных жителей, и если бы свевы вдруг убрались из Испании куда-нибудь на край света, местное население горячо возблагодарило бы Господа за свершенное им во благо всего христианского мира чудо. Но нелюбовь к свевам — это еще не повод, чтобы возлюбить римлян. Ибо в испанских провинциях еще не забыли о налогах, втрое, а то и вчетверо превышающих нынешние платежи, кои империя безжалостно выдавливала из своих подданных. Как это ни покажется обидным для римлян, но под жестокой дланью варварских вождей испанцы жили куда привольнее, чем под отеческой рукой божественных императоров. О чем Первика не без ехидства сообщил комиту агентов. Этот кругленький человек с личиком херувима не на шутку раздражал высокородного Ореста, и он с удовольствием послал его куда-нибудь подальше, если бы не настоятельная потребность в хорошем проводнике. А светлейший Первика, который большую часть своей жизни был удачливым торговцем, знал местные дороги как свои пять пальцев. Впрочем, недовольство Ореста, частенько прорывающееся наружу, было вызвано не столько вздорным характером нотария, сколько осознанием того печального факта, что метрополия в лице Вечного Города живет ныне гораздо беднее своих бывших провинций. И это обстоятельство, что там ни говори, не могло не задевать самолюбия человека, считавшего себя истинным римским патрикием. Таких цветущих садов, тянувшихся на многие мили, в Италии, разоренной варварскими нашествиями, сейчас уже не найти. Фруктовые деревья сгорели в кострах многочисленных варварских станов, изъязвивших тело некогда цветущей страны. А богатые города вроде Медиолана и Аквилеи, хранившие в своих чревах неисчислимые сокровища, разрушены едва ли не до основания солдатским сапогом. Но и как после этого не печалиться высокородному Оресту, проезжая мимо горделиво возвышающихся на холмах испанских усадеб.

— Странные они люди, эти свевы, — задумчиво проговорил Первика. — Каждый род наособицу жить норовит. Ну, казалось бы, завоевали страну, так поделите земли между собой, обложите города данью и катайтесь как сыр в масле. Ничего подобного. Они постоянно дерутся между собой. Считают, видимо, что чужой кусок слаще. А города часто разоряют подчистую. Берут приступом, когда можно просто договориться. Какой смысл в войне ради войны? У них и сейчас усобица. Не знаю, кем доводится рекс Миодраг рексу Ярому, может, племянником, может, братом, но только восстал он против верховного вождя и разорил едва ли не половину Галисии.

— Выходит, мы выбрали удачное время для похода? — приободрился Орест.

— Даже не знаю, что тебе сказать, комит, — покачал головой Первика. — С одной стороны, свевы вряд ли сейчас соберут войско, равное готскому, с другой — конных среди них больше. И доспехи у них крепче. И мечи острее. Лет пятнадцать назад свевы разбили в пух и прах легионы комита Ириния, чуть ли не втрое превосходящие их числом. Тогдашний рекс свевов Яромир приказал снять с римлян доспехи и утопить в реке. За ненадобностью. Уж очень плохи они по сравнению с нагрудниками свевов.

— Ничего, — процедил сквозь зубы Орест. — Скоро мы узнаем, насколько хороши твои варвары, нотарий.

Пророчество комита агентов сбылось даже раньше, чем он на это рассчитывал. Конная ватага примерно в тысячу всадников внезапно выскочила из-за холма и стремительно атаковала растянувшийся строй готских пехотинцев и огромный обоз рекса Тудора, охраняемый его личной дружиной. Первика тут же кубарем слетел с коня и закатился под телегу. А высокородный Орест решил не к месту выказать доблесть, за что едва не поплатился. Спасли его от смерти шлем, подаренный когда-то каганом Аттилой, да удача, сопутствовавшая сыну Литория во всех жизненных передрягах. На коне он, правда, не удержался и так смачно приложился к земле, что на какое-то время лишился чувств. Очнулся он под телегой, куда успел втащить его расторопный Первика. Кругом ржали кони и рычали люди, сцепившиеся в смертельной схватке. Орест потянулся к мечу, валявшемуся рядом, но нотарий удержал его:

— Лежи, комит, если жизнь тебе дорога. Свевы скоро отхлынут, их слишком мало для серьезной битвы.