Ведьмины тропы

Девушка неожиданно закричала, да громко, словно ей сделали что-то дурное. Нютка зажала уши и с недоумением глядела на кружевницу: та бросила палочки, не заботясь о том, что узор может быть потерян. Забилась в угол, словно дикий зверек. И от крика ее дрожали стены.

– Я же просто хотела поболтать, – повторяла Нютка.

А баба, что пришла наконец, подняла крикунью, словно малое дитя – та наконец умолкла, только тихо икала, – и унесла куда-то наверх.

* * *

Что с девицей неладно?

Нютка после той встречи больше думала о кружевнице, чем о своих бедах-несчастьях. Матушка бы непременно сказала что-то разумное, дала мешочек иль скляницу со снадобьем и добрый совет. А она, Нютка, что может? Только улыбаться да нести всякий вздор.

К братцу Мите, а тем более к тетке идти с расспросами не решилась, у прислужниц потихоньку выведала. Была у тетки Василисы дочка, звали ее Софьей, кликали Любавой за светлый лик. Росла, становилась все краше, и всякий видел, что девица чудна´я: ни бойкости, ни света в очах. Много-много лет, как из детства вышла, так и не была нигде – все взаперти сидела.

Стали приискивать жениха, и шла молва впереди нее. Хоть семья Селезневых и жила богато, такую девку брать в дом не хотели. Сговорился отец с одним купцом, у того сын был чахлым да малоразумным. Обженили, Любава понесла, спустя положенное время родила пригожую дочку. Только мало что в ней изменилось.

Тетка Василиса ездила к дочке, помогала. Звала богомольных баб и колдунов, чтобы сняли морок, да только все без толку. Любава и ее чахлый муж померли через два года от какой-то хвори. Родители его пришли и кланялись до земли, просили забрать дитя, что боялось всякого человека и зверя. Так и росла Улита у бабки, была еще чудне´е матери.

В доме к ней привыкли. А для нового человека то было странным: девка, что не выходит из своих покоев, не ездит в храм, не болтает с подругами. Нютка представляла, каково живется Улите, и жалела ее от всего сердца.

* * *

– Довольно терпеть, – веско сказала тетка и замолкла.

Нютка стояла перед ней, не склоняя головы. А чего склонять? В ветхом сарафане, истоптанных поршнях, словно вернулась в детство, она ждала, что скажет тетка. Столько всего таилось в больших, навыпучку, глазах, в поджатых губах, темно-бурой душегрее. Мать не рассказывала о старшей сестре, лишь однажды обмолвилась: Василиса как урюпкой[59] была, так ей и осталась.

– Ты здесь не для потехи. Ты не знатная боярыня, осчастливившая своих родичей. Ты о приюте просила, я разрешила… Но не приноси сюда похабные порядки своей матушки.

«Жаба», – вдруг поняла Нютка. Тетка похожа на жабу, которую они с Малым однажды поймали у реки. Бородавчатая тварь надувала горло, пучила глаза и издавала мерзкие звуки.

– Я с Улитой поболтать хотела. Ничего дурного. – Нютка оправдывалась и умирала от презрения к себе.

– Сестрица была такая же. Ничего дурного, а грех на каждом шагу творила, – едко говорила тетка, и по лицу ее скользило довольство. – В то крыло боле не ходи, будь скромна и молчалива. И может, Бог тебя помилует.

«Ты не священник, чтобы решать, кого Господь помилует, а кому кару пошлет», – дерзко подумала Нютка. Прикусила губу, сжала растрескавшиеся кулаки, чтобы не молвить лишнего.

Потом тетка долго говорила о праведности и милосердии, о спасении и гордыне.

– Вижу в тебе то же злое семя, те же всходы даст, что у сестрицы… Мой долг… – вглядываясь в Нютку, торжественно молвила тетка.

– О матушке худого не говори! – Нютка начала тихо, да повысила голос.

– Ты, блоха, кусаться еще будешь! Милостью моей живешь здесь, а сама…

Что-то забулькало в теткиной груди. Лицо ее налилось краснотой, прибежали девки с водицей и иконою, принялись хлопотать, брызгать, причитать, молиться. А Нютка воспользовалась суматохой и убежала из теткиных покоев.

* * *

Следующим утром она решила: к Улите непременно пойдет вновь, будет сидеть тихонечко и глядеть на белую кипень. «А кем же приходится мне Улитка? Внучка моей тетки… Племянница!» – и чуть не вскрикнула от восторга. У нее есть племянница!

Потом, сдирая со склизкого карпа чешую, спохватилась: как можно радоваться, ежели матушка сидит в холодном остроге. А если… Сердце ее начинало колотиться, и гнала от себя сон – сизый дым костра и крики.

Вечером ее посадили в теплый подпол со словами: так тетка велела. Рядом кто-то скребся, пищал, щекотал шерстью и усами – теткин домовой смеялся над ней. Нютка сидела до полуночи, а потом принялась тарабанить в дверь.

Долго никто не приходил. Потом явилась прислужница, и Нютка сказала: раскаивается и будет исполнять все веления тетки. Ей поверили, разрешили вернуться в ее клетушку.

Да только не знали, что горбатого могила исправит.

Глава 4. Слабые

1. Грачи

Кудымов учуял ее слабость.

Теперь он приходил каждый день, с удовольствием загребал ложкой кашу, чавкал, колол дрова, утеплял дом – какие-то зверушки растащили мох, что закрывал щели меж бревнами. Приносил добытую глухарку или зайца, взял на себя все заботы о небольшой семье с молчаливого согласия Анны.