Ведьмина звезда, кн. 1: Последний из Лейрингов

Чем больше Хлейна думала об этом, тем страшнее ей становилось, и она сжимала край одеяла возле горла, как будто невидимые руки уже тянулись из темноты, чтобы схватить ее и утащить во мглу. Боится, как маленькая, в самом деле. Хлейна беспокойно перевернулась на другой бок, приоткрыла глаза: ей хотелось увидеть девичью, лежанки, очаги, спящих служанок и убедиться, что она дома, а не в мире с коричневым небом…

Да, она была дома. Но в темноте перед лежанкой что-то сверкнуло беловатым светом, не похожим на красновато-рыжие отблески очага. Хлейна открыла глаза и приподнялась на лежанке. На обрывке шкуры лежал хрустальный жезл, тот самый, что она своими руками опустила в новую могилу колдуньи. Хрустальный шар на вершине елового жезла светился изнутри сам собой, и этот свет позволял разглядеть и его, и кусок медвежьей шкуры, и даже башмаки Хлейны, стоявшие рядом с ним. Гадательный жезл – и кожаные башмаки, не новые, уже немного обтертые снизу возле подошвы, с потемневшим колечками из медной проволоки… Тот самый, что ей протягивала во сне Йофрида Шептунья. «Отныне он твой, и он приведет тебя ко мне…»

Хлейна снова легла и закрыла глаза, словно надеялась спрятаться от подарка колдуньи. Напрасно она радовалась, что во сне не взяла его. Он сам ее взял. «Гадательный жезл выбрал тебя… Твой род привел тебя к нему…» Хлейна боялась посмотреть на пол, как будто там сидел зверь, готовый на нее броситься.

Весь остаток ночи она беспокойно дремала, то и дело ворочаясь и надеясь, что к рассвету хрустальный жезл окажется сном и растает вместе с темнотой. Близилось утро, в дымовое отверстие просочилось немного света, толстая Рагнхильд перестала храпеть: сейчас поднимется и разбудит скотниц… Хлейна вдруг пришла в ужас от мысли, что жезл увидят служанки. Выскользнув из-под одеяла, она поспешно схватила его и засунула в сундук, на самое дно, под ворох своих рубашек и платьев, точно прятала следы какого-то преступления, и бессознательно цеплялась за надежду, что это поможет. Многие вещи обретают силу только тогда, когда о них знают люди; а пока никто не знает, что колдунья вручила ей свой жезл…

Хлейна не знала, что ей это даст, но надеялась хотя бы оттянуть перемены в своей судьбе. Откуда это взялось? Она жила себе и жила… Особенно теперь, когда ее мысли полны одним Хагиром… В другое время мечта о колдовском могуществе и могла бы занять ее, но только как игра, от скуки. Сейчас же Хлейне было страшно, как будто мертвая колдунья грозила разлучить ее с мечтой о любви, с единственным, что ей по-настоящему дорого и необходимо.

А если Йофрида Шептунья опять явится… Хлейна застыла, опустив руки на крышку сундука. Непременно явится! Она все-таки вручила жезл, а Хлейна все-таки взяла, а ведь не хотела… Не надо было прикасаться к нему, а пусть бы кто-нибудь взял и бросил в море… Поздно! Теперь Йофрида придет опять, непременно придет! Хлейна мысленно оглядывалась в прошедшую ночь, как в море, которое каким-то чудом переплыла. Но впереди уже мерещилась новая ночь. Что ей делать?

После еды фру Гейрхильда собралась осматривать овец на дальнем пастбище, и Хлейна поехала с ней. Мягкая зима на побережьях Квартинга позволяла пасти овец круглый год, и хозяйка раз в несколько дней сама ездила на пастбище осмотреть стадо, проверить припасы. Хлейне нравились эти поездки по травянистым холмам, нравились осиновые рощицы, усыпанные округлыми, как наплечные застежки, багряными листиками, нравились пастбища, усеянные сотней косматых овец, и пастушеские домики, маленькие, тесные, но теплые и уютные. В детстве она мечтала жить на пастбище и часто расспрашивала пастухов, не приходят ли к ним тролли просить молока. «Конечно, приходят, почти каждый день! – охотно рассказывали ей. – Вот только сегодня что-то запоздали, наверное (шепотом), испугались хозяйки. Не говори ей ничего, ведь тролли могут заплатить за молоко только золотым березовым листиком! Он правда золотой, но если его увидит кто-то другой, то он превращается в обыкновенный и вянет». Хлейна вздыхала, вспоминая, как любила в детстве чудеса и как весело ей жилось, пока она верила россказням пастухов. А теперь, когда чудеса пришли к ней на самом деле, это оказалось совсем не так весело.

Пятеро хирдманов, которых хозяйка взяла с собой, ехали позади и о чем-то смеялись между собой, зато лица Гейрхильды и Хлейны выглядели озабоченными и грустными. Хлейна колебалась: может быть, все-таки не говорить? Но оставаться наедине с сумеречной гостьей было слишком страшно.

– И что ты об этом думаешь? – спросила Гейрхильда, выслушав ее.

Хлейна растерянно пожала плечами. Обычно приемная мать решала все сама и ее не спрашивала. Хлейна, бывало, обижалась и старалась потихоньку сделать так, как самой хочется, но сейчас почетное право решать показалось тяжкой обязанностью, возлагать которую на ее слабые плечи – жестоко и несправедливо. Стало даже обидно, как будто приемная мать отступилась от нее.