Ведьмина зима

Она не слушала. Она онемела. Они не навредили ее сестре и Марье. Ее конь погиб. Ей было плевать, что сделают с ней. Плевать на все.

Воздух изменился, и из яркого света факелов она попала в полумрак часовни со свечами. Она упала на пол недалеко от иконостаса, ударилась ртом.

Она лежала там, вдыхая запах пыльного дерева, подавленная от потрясения. А потом подумала, что нужно хоть встать, проявить немного смелости. Немного гордости. Соловей так и сделал бы. Соловей…

Она поднялась на ноги.

И оказалась одна, лицом к лицу с Константином Никоновичем. Священник стоял спиной к двери, половина комнаты разделяла их. Он смотрел на нее.

— Вы убили мою лошадь, — прошептала она, и он слабо улыбнулся.

* * *

У нее был порез на носу, один глаз опух и закрылся. В полумраке часовни ее побитое лицо выглядело еще удивительнее, но и уязвимее. Вспыхнуло старое желание, а с ним и ненависть к себе.

Но почему он стыдился? Богу не было дела до мужчин и женщин. Важна была его воля, и Вася была в его власти. Мысль разгорячила его кровь, как и вера людей снаружи. Он скользнул взглядом по ее телу.

— Ты должна умереть, — сказал он. — За свои грехи. У тебя есть несколько мгновений для молитвы.

Ее лицо не изменилось. Может, она не услышала. Он заговорил громче:

— Это воля Бога и людей, которых ты подставила!

Ее лицо было белым, как соль, и веснушки на носу напоминали точки крови.

— Так убейте меня, — сказала она. — Наберитесь смелости сделать это лично, а не оставлять это толпе и звать это правосудием.

— Ты отрицаешь, что устроила пожар? — он тихо шагнул к ней. Он освободится от ее власти над ним.

Ее лицо не изменилось. Она молчала. Она не двигалась, даже когда он сжал пальцами ее челюсть и поднял ее лицо к своему.

— Ты не можешь этого отрицать, — сказал он. — Потому что это правда.

Она не вздрогнула, когда он прижал большой палец к синякам, что расцвели вдоль ее рта. Она едва видела его.

Она была гадкой. Большие глаза, широкий рот, выпирающие кости. Но он не мог отвести взгляда. Он и не сможет, пока эти глаза не закроет смерть. Может, даже после этого она будет преследовать его.

— Ты лишила меня всего важного, — сказал он. — Ты прокляла меня чертями. Ты заслуживаешь смерти.

Она не ответила. Слезы невольно катились по ее лицу.

В порыве гнева он схватил ее за плечи, прижал к иконостасу так, что все святые задрожали, и держал там. Она резко выдохнула, и лицо лишилось всех красок. Его ладонь сжала ее бледное и уязвимое горло, он быстро дышал.

— Посмотри на меня, чтоб тебя.

Она медленно перевела взгляд на его лицо.

— Моли о пощаде, — сказал он. — Моли, и, может, я дам тебе это.

Она медленно покачала головой, взгляд блуждал.

Он ощутил прилив ненависти, склонился к ее уху и зашептал голосом, который едва узнавал:

— Ты сгоришь, Василиса Петровна. И ты покричишь для меня напоследок, — он поцеловал ее с силой, как ударил, сжимая тисками ее челюсть, ощущая кровь с ее губы.

Она укусила его, пустив его кровь в ответ. Он отпрянул, они смотрели друг на друга, ненависть отражалась на лицах.

— Бог с тобой, — прошептала она с горькой насмешкой.

— Иди к черту, — сказал он и оставил ее.

* * *

В пыльной часовне стало тихо, когда Константин ушел. Может, они сооружали костер, может, готовили что похуже. Может, ее брат придет, и кошмару придет конец. Васе было все равно. Чего ей бояться? Может, в смерти она найдет отца, мать и любимую няню Дуню. И Соловья.

Но она подумала об огне, ножах и кулаках. Она еще не умерла. Она боялась. Может, она могла просто уйти в серый лес, покинуть жизнь. Она знала смерть.

— Морозко, — прошептала Вася и добавила его старое имя, имя бога смерти. — Карачун.

Ответа не было. Зима прошла, он пропал из мира людей. Она с дрожью опустилась на пол, прислонилась к иконостасу. Люди кричали снаружи, смеялись, ругались. Но в часовне было лишь молчание святых, глядящих вниз. Вася не могла молиться. Она отклонила гудящую голову и закрыла глаза, отмеряя жизнь ударами сердца.

Она не могла тут спать. Но мир как — то угас, и она снова пошла по черному лесу под звездным небом. Она ощутила потрясенное облегчение. Конец. Бог услышал ее мольбу, этого она и хотела. Она споткнулась и позвала:

— Отец, — крикнула она. — Мама. Дуня. Соловей. Соловей! — он точно будет тут. Он ждал ее. Если мог.

Морозко знал. Но Морозко тут не было, и только тишина ответила на ее крик. Она пыталась идти, но конечности отяжелели, ребра болели все сильнее от каждого вдоха.

— Вася, — он дважды позвал ее, пока она услышала. — Вася.

Она споткнулась и упала, не успев обернуться, оказалась в снегу без сил подняться. Небо было рекой звезд, но она не смотрела наверх. Она видела только бога смерти. Он был чуть больше, чем слияние света и тьмы, почти прозрачный, как облако перед луной. Но она знала его глаза. Он ждал ее в сером лесу. Она не была одна.

Она выдавила, тяжело дыша:

— Где Соловей?

— Ушел, — сказал он. Бог смерти не утешал тут, было лишь осознание потери, отраженное в его бледных глазах.

Она не знала, что такой звук агонии мог вырваться из ее горла. Она взяла себя в руки и прошептала: