…Я долго лежу с закрытыми глазами, я не хочу разгадывать сон, вещий он был или зловещий; я хочу оставить в себе ощущение – мгновенное, как сон, вызванный полетом пчелы вокруг граната, за секунду до пробуждения. Этот сон и есть вся жизнь, или вся жизнь – это сон; а даже не сон – а преддверие сна?
Магия
Красивая и легкая словесная вязь.
Так камуфлируется очень глубинное человеческое. Это мало кому дано из писателей – элегантно и как бы в ненавязчивости отдать миру всю полноту его личного страдания. Эта словесная вязь не дает человеку сопротивляться. Читатель невольно вовлекается в глубины человеческого сознания, переданные автором в переживаниях его героев. Он и не способен сопротивляться. Он следует магнетически за автором. Вопреки, может, и своему желанию. Читатель не может оторваться от этого своего осиного увязания в некой литературной «котлярской структуре».
Словесная прекрасная форма напоминает рисунки мастериц, работающих бисером.
Это крайне трудно – трогать мистику, психологию, оставив при себе язык литературный легкий и наблюдательный.
Котлярскому – дано.
И, поверьте, это самая трудная литературная задача – быть не назидательным и не скушным в очень философских темах. И быть магнетически притягательным в них.
К тому же надо создать и историю.
Обычную, казалось бы, историю.
И это Марку дано совершенно.
Думаю, что какая-то близость в радости от встречи с литературой после Довлатова есть у меня.
Есть Котлярский. Марк Котлярский.
И его особенный литературный почерк вспомнится, и не раз.
И если жизнь действительно не имеет итога, то продолжение за итоговым порогом можно вполне увидеть у Котлярского.
У Булгакова.
Человек в расцвете земной жизни наконец понимает, что не надо открывать индустрию мозга человека. Мир, покой и тишина.
В этом тихом послушании есть мудрость.
Не надо ни во что иной раз проникать.
Ни на чем не надо строить Фата-Морганы.
Все, что дано, – это дано жизнью.
И легкий, непринужденный литературный язык Котлярского, дающий полную невозможность, как осе, увязшей в варенье, оторваться от его литературных наблюдений за миром, дарует сопричастность к самой жизни.
Такова она и есть – истинная литература.
Магия.
Юлия Корчагина фон-Керген,
Проза вне прозы
…И я читаю книгу Марка Котлярского «Ведьмина гора».
И кажется мне, дорогой читатель, что у нас у всех своя Ведьмина гора. И свой Холодный город. И понимаю, что Таня, героиня, – это же я, только в другой реальности. И сколько их – Тань, Лен, Янин… Мы все в чем-то ЯНИНЫ – ЯН-ИНЫ – Янь и Инь – с перепутанными чертами. И мы ищем своего Яна Карми. Который защитит хотя бы тем, что разглядит. Или подарит сказку, в которой можно стать собой. Мужественные женщины, в которых дремлет свет – самых женственных из всех. Ибо только сильная женщина скрывает этой яркий свет нерастраченной любви – к чему? К кому? Неважно.
…И я иду рядом с Яном Карми – продираясь сквозь его и свои (какая разница?) воспоминания о чуде раскрытия настоящей души. И о чуде найти себя – друг в друге. Где нет запретов. И заколоченной досками быта обнаженной души. Где не надо одеваться, как «надо», а лишь так, как хочется…
…Я вспоминаю чеховские рассказы – свою незащищенную (беззащитную?) диссертацию «Речевые средства создания единства контекста в прозе Чехова». Я далека от того, чтоб проводить такие громкие параллели. Да и Карми бы (да и Марк бы, тем более!) не разрешил. Но мне все же кажется, что я погружаюсь, как в юность, в прелесть малой формы. Осколочные мысли, связанные единым легким дыханием. Ассоциацией. Памятью души.
…Ян Карми… Странный человек. «Что вам Гекуба? Что ему – Гекуба?» Что ему Таня из «Ведьминой горы»? Что ему Ира из «Пересечения снов», да и не ему, а уже другому герою, хотя – может статься – это все тот же Карми, но на сей раз в обличье самого автора. Всего лишь прошлое. Сон.
Именно. Сон иногда важнее реальности, он приоткрывает нам себя – настоящего. Или чью-то настоящую душу. «Хлеб, поданный мне, – может оказаться ложью. Сон, виденный обо мне, – всегда правда» – так, кажется, сказала Марина Цветаева. Ха! Цветаева! – скажут реалисты и циники. Тоже нам, истина в последней инстанции. А автор и не для вас пишет – хочется сказать запальчиво, но… придержав себя, мы просто скажем: «Знаете, а он и не претендует ни на истину (в последней инстанции, тем паче), ни на мораль. Мораль оставим басням, Эзопу да Крылову. Он пишет… так, как дышит. „Как он дышит, так и пишет, не стараясь угодить“».
– Вы хоть что-то чувствовали, вспоминали, когда читали?
– Да… всю жизнь свою и…
– Вот и славно.