Ведьмин зов. Дилогия

Перед ней стоял дом, о котором она мечтала в юности, и виноград оплетал его так же густо и ровно, как Ивге когда-то хотелось. Именно здесь она перестала считать реальность вокруг затянувшимся предсмертным видением. Здесь она окончательно поверила: кошмар, в котором она прошла инициацию и стала Ведьмой-Матерью, – этот кошмар отменен, как ложный приговор. Она смогла, она это сделала, она физически вычеркнула из истории страшные полтора месяца. Теперь все будет по-другому: ведьмы не объявят человечеству войну. Не будет ни катастроф, ни терактов. Ивга с Клавдием останутся вместе, к вящему ужасу Инквизиции, аристократии и широкой публики. И Клавдий скажет: «Вот и все. Ведьмин век отменяется».

Потом была травля. Великого Инквизитора, женатого на ведьме, не готовы были терпеть ни герцог, ни общество. Ивга мечтала, чтобы все поскорее закончилось, чтобы Клавдий сдался, оставил свой пост и они вместе уехали куда-нибудь в глушь. Но она не до конца знала своего мужа, интригана и манипулятора: через несколько месяцев все обсуждали не союз инквизитора и ведьмы, а новый закон, подписанный герцогом: «Об интеграции ведьм в общество».

Только спустя много лет Ивга с удивлением поняла, каким чудом удалось развернуть неповоротливую инквизиторскую машину от традиционных репрессий к новому протоколу. Шаг за шагом, годами, десятилетиями, через протесты и демарши, и вот уже никого не удивляют ведьмы-преподавательницы, ведьмы-юристки, ведьмы-телеведущие; недавно группа журналисток потребовала называть ведьмами только тех из них, которые прошли инициацию и творят зло. А для тех, кто остались людьми, найти другое слово; идея обрела бы поддержку, если бы «слово» удалось придумать. Инквизиторский сленг для неинициированных ведьм – «глухарки», «спящие» – категорически не годился, а эвфемизмы – «эта самая», «такая женщина» – звучали вовсе оскорбительно.

Оглядываясь назад, Ивга понимала, что это были потрясающе счастливые годы. Пока взрослел Мартин. Пока она училась, а потом преподавала. Пока они жили размеренно и безмятежно в этом доме, где хризантемы вдоль забора. И если посидеть вот так, прикрыв глаза, и глубоко задуматься, то можно поверить, что дверь сейчас откроется и на порог выйдет десятилетний Мартин в зеленой пижаме с динозаврами, босиком, с винным бокалом, прикрытым ладонью:

– Мама, я встретил большого паука в ванной, ему угрожает опасность.

– Это мне угрожает опасность, – скажет Ивга, как сказала в тот день, много лет назад. – Я не хочу пить из бокалов, которыми спасали больших пауков.

– Паук чистый, – отзовется тогда Мартин. – Я же говорю – он только что из ванной… Но, если хочешь, я помечу бокал крестиком, чтобы ты ставила его папе. Он к паукам относится толи… толерантно.

Он вытряхнет паука в траву у забора. Поглядит на Ивгу через плечо и только тогда улыбнется; он шутил с непроницаемым лицом с того самого времени, как научился говорить. Ах, Мартин, какой же был золотой ребенок…

Ивга поставила чашку на столик, взяла из гаража садовый нож и начала срезать цветы, складывая их рядом на траву.

Бесшумно открылись автоматические ворота. Ивга посмотрела на часы: Клавдий вернулся не просто «раньше», он, судя по всему, просто бросил все дела и приехал. А это сам по себе не очень хороший знак; он вышел из машины с неприятно жестким выражением лица, с которым привычно общался с подчиненными и которое обыкновенно снимал, как маску, по дороге домой. Встретившись с ней глазами, спохватился, улыбнулся, его лицо прояснилось, и многие влиятельные люди пожертвовали бы пять литров крови за одну такую улыбку.

– Как работа?

– Отлично.

– Ты звонила Мартину?

– Не хочу его понапрасну отвлекать.

Клавдий вытащил телефон, Ивга перехватила его руку:

– Не сейчас. Он взрослый человек, занят, на ответственном посту…

Клавдий ничего не ответил. Они понимали друг друга без слов – очень давно.

* * *

В кухне на полке стояли живописной группой керамические лисы – фигурки Клавдий привозил из командировок, дарили коллеги и приятели, покупал Мартин на первые заработанные деньги. Керамическая ваза-лиса помещалась на столе, пустая: Ивга наполнила ее водой. Поставила хризантемы, расправила букет. В кухне запахло осенью.

– Может, поужинаем? Съездим куда-нибудь, раз уж я вернулся так рано? – Он говорил нарочито небрежно.

– Клав, со мной все в порядке. Почему ты не веришь?

– Пытаюсь понять. – Он открыл холодильник. – Точно не хочешь в ресторан?

– Меня беспокоит «Новая Инквизиция», – сказала она, и это была полуправда. – И мне не хотелось бы, чтобы Мартин опять рисковал собой. Он не полицейский. Где их полиция, спит?!

– Он отлично справился. – Клавдий разглядывал содержимое холодильника. Со спины Великий Инквизитор выглядел ровесником сына, но коротко стриженные, жесткие волосы были совершенно седыми. – Дело сделано, преступники под стражей, Мартин на высоте… А давай испечем рыбу на углях? Сегодня отличный вечер, тепло, но не жарко…

– Скажи, – Ивга на секунду запнулась, – что, если все эти годы ты ошибался?