Ведьмин вяз

– Я вижу, чего тебе это стоит, нет, вовсе не потому, что это бросается в глаза, остальные вряд ли заметили, но мы с тобой живем под одной крышей, и я знаю тебя всю жизнь. Я не это хотел сказать. – Хьюго лишь со второго раза попал сигаретой в приоткрытое окно, чтобы стряхнуть пепел. – Несмотря ни на что, в целом ты всё тот же Тоби. Разбитый, надломленный, но прежний.

Я ничего не ответил, и Хьюго спросил:

– Ты действительно чувствуешь, что сильно переменился?

– Да, господи, да, я, блядь, чувствую. Но не это главное. – Прежде я ни с кем об этом не говорил, и сейчас, пытаясь облечь чувства в слова, ощутил, как начинают дрожать руки; дышать стало трудно. – Важно не то, как я изменился. Наверное, с этим я справился бы, да, все это дерьмо меня бесит, но я смог бы… Но сам факт. Раньше я об этом не задумывался, не думал, кто я есть, а если и думал, то воспринимал себя как должное, понимаешь? Я и я. А теперь такое чувство, что однажды утром я проснусь или фанатом “Звездного пути”, или геем, или гениальным математиком, или одним из тех мудаков, что кричат девушкам на улице: “Эй, покажи сиськи!” И предвидеть, кем я проснусь, невозможно. И ничего с этим не поделать. Просто… бац – и все. Живи как хочешь.

Я осекся. Адреналин зашкаливал, каждый мускул подрагивал.

Хьюго кивнул. Некоторое время мы сидели молча. Когда Хьюго шевельнулся, я на ужасающий миг испугался, что он сейчас обнимет меня или еще что-нибудь в этом роде, но он лишь выкинул в окно сигарету и наклонился к мешочку, который стоял у него в ногах, – я смутно помнил, что Хьюго ушел на кухню (Рафферти увязался следом) и вернулся с этим мешком, но не придал этому значения.

– На, – он достал сверток, замотанный в пищевую пленку, – тебе нужно поесть.

В свертке оказались остатки импровизированного воскресного обеда. Хьюго даже нож захватил. Расстелил пленку у себя на коленях, аккуратно разрезал пирог пополам и протянул мне кусок на бумажной салфетке:

– Держи.

Мы ели в тишине. Бисквитный пирог с вареньем был удивительно, даже унизительно вкусен, и меня, как в детстве, охватила эйфория от сладкого. По-прежнему лил дождь, ветер хаотично забрызгивал ветровое стекло мелкими каплями. Мимо прошла женщина с ребенком в ярко-желтом плащике, ребенок прыгал по лужам, женщина подозрительно глянула на нас из-под капюшона дождевика.

– Ну что, – Хьюго стряхнул со свитера в ладонь крошки и сахарную пудру, – может, позвоним твоим брату с сестрой и все им расскажем?

– Черт, – сказал я. От меня как-то ускользнуло, что Рафферти наверняка метнется их допрашивать, как только закончит переворачивать дом. – Да. Надо их предупредить.

– Держи, – Хьюго свернул в комок пленку и салфетки, протянул мне, – пойди выкинь, да не забудь подобрать окурки. А я подремлю. Нам же все равно еще рано возвращаться.

Он включил радио с классической музыкой – струнный квартет играл что-то умиротворяющее – и откинулся на подголовник. Я вылез из машины, поднял воротник куртки и отправился искать урну, а заодно звонить Сюзанне.

Она взяла трубку практически сразу же.

– Что случилось?

– Они нашли целый скелет. В дупле. Копы выяснили, кто это. Помнишь Доминика Генли?

Молчание.

– Сью? – Вроде Сюзанна с ним особо и не общалась, она была не в его вкусе, но, учитывая, как западали на него девчонки… – Все в порядке?

– В порядке. Я просто не ожидала, что это окажется кто-то из знакомых. – Из трубки доносилась жуткая какофония, кто-то лупил по клавишам пианино. – Зак! Прекрати сейчас же! Они установили, что с ним случилось?

– Нет. По крайней мере, пока. Сказали, что его могли… – это слово казалось неправдоподобным, яркая вспышка мигрени, угрожающе охватившая все сразу, – его могли убить.

Резко:

– Могли убить? Или убили?

– Могли убить. Они пока не знают. И от чего он умер, тоже.

Мгновение тишины.

– То есть они полагают, что он, возможно, сам залез в дупло.

– Так сказал Рафферти. По-моему, бред, с чего бы…

– Ну мало ли, – перебила Сюзанна. Зак по-прежнему лупил по клавишам, но еле слышно и как-то вдалеке: Сюзанна вышла из комнаты. – Может, забрался на дерево, сорвался, упал в дупло и сломал себе шею. Может, удолбался чем-нибудь и полез вниз искать сокровища гномов, а обратно выбраться не смог и, я не знаю, задохнулся. Или захлебнулся рвотой.

– Детективы спрашивали об этом. Принимал ли он наркотики.

– Вот видишь. И что ты ответил?

Я повернулся боком к ветру, чтобы дождь не попадал на телефон.

– Да, принимал. Зачем мне врать. Они и без меня узнают.

– Правильно. – Голос Сюзанны звучал рассеянно, словно она напряженно раздумывала. – А может, он правда покончил с собой.

– С чего бы ему кончать с собой на нашем дереве? Да и каким образом?

– Может, передоз. Откуда мне знать с чего. Я с ним толком не общалась. И вообще это не наше дело, пусть детективы выясняют.

– Я потому и звоню. Они со мной побеседовали – или допросили, или как там у них это называется. И Хьюго тоже. Теперь обыскивают дом. А нас выставили на улицу.

– Обыскивают дом? Зачем? – В голосе Сюзанны прозвучало напряжение.