Ведьмин вяз

– Да они и при дяде развлекались как хотели, ни в чем себе не отказывали, – Рафферти ухмыльнулся Керру. – Правда, Тоби?

– Правда. – Я выдавил слабую улыбку. – Но убей бог не помню, сидели мы дома в тот день или нет. Мы ведь в каникулы тоже подрабатывали, так что, скорее всего, были на работе.

– Если только не валялись с похмельем, верно? Знаю, сам таким был. А где вы тогда работали?

– Я… – тут мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить, – я устроился в отдел корреспонденции банка, где работал мой дядя Оливер. Сюзанна волонтерила в каком-то благотворительном фонде, не могу сказать, в каком именно, а Леон работал в музыкальном магазине в Дублине.

– И во сколько вы обычно заканчивали?

– Кажется, в пять. Потом, видимо, мы возвращались сюда, по крайней мере, чаще всего… а потом либо ехали куда-нибудь, либо к нам приходили гости, но раз это был понедельник, значит, никого не было… Думаю, так.

– Да и ладно. Мы поспрашиваем остальных, уточним, может, кто-то из вас вел дневник. Проверим соцсети – тогда это, скорее всего, еще был MySpace? – вдруг кто-то в тот день написал какой-нибудь пост. – Рафферти выпрямился, оперся о подлокотники и заключил: – Поскольку покойный имел отношение к дому, нам придется провести обыск.

От жгучей ярости у меня перехватило дыхание.

– Но… – начал я и замолчал.

– Вот поэтому мы и хотели переговорить с вами с глазу на глаз, – произнес Рафферти, явно не заметив моего состояния. – Ваш дядя. Не сочтите за нахальство, но он, часом, не болен?

– У него рак мозга, – ответил я. – Он умирает. Ему осталось несколько месяцев.

Если я и рассчитывал, что после этого они от нас отстанут, то ошибался.

– Я правда вам очень сочувствую, – поморщился Рафферти. – И рад, что сперва пообщался с вами, давайте вместе подумаем, как максимально облегчить для него сложившуюся ситуацию. Мы, конечно, постараемся побыстрее, но, положа руку на сердце, наверняка провозимся до вечера. Вам есть куда уйти на целый день? Так, чтобы вашему дяде там было удобно?

– Некуда, – ответил я. Может, Хьюго и не возражал бы уехать на денек, но я возражал, за себя и за него, причем отчаянно, хотя с чего, казалось бы, ну да и хрен с ним. – Дома ему лучше. Он и ходит-то с трудом. И у него мысли путаются.

– Видите ли, в чем дело, – резонно заметил Рафферти, – у нас нет выбора, дом придется обыскать. Это необходимо. Ордер у нас есть. И мы не можем допустить, чтобы вы двое стояли у нас над душой.

Мы смотрели друг на друга. Нас разделял журнальный столик. Самое ужасное, что я с убийственной точностью понимал: несколько месяцев назад мне ничего не стоило бы их уболтать, никаких проблем, пара пустяков, очаровательная улыбка – и вот оно, идеальное решение, которое устроило бы всех. Сейчас же я бормотал, запинался и не убедил бы пятилетнего ребенка, даже если бы сумел найти выход (что вряд ли), мне не пришло в голову ничего лучше, кроме как устроить забастовку, что-нибудь типа “Оккупируй Дом с плющом”, и сказать этим ребятам, что им придется надеть на меня наручники и выволочь меня отсюда силой, но помимо досады я чувствовал еще и уверенность, что проделают они это охотно и весело.

– Давайте так, – сказал уже мягче Рафферти, – мы чуть подвинемся, вы с дядей уйдете из дома где-то на час. – Он посмотрел на Керра.

– Или на полтора, – добавил тот. Блокнот его исчез.

– На полтора. Сходите на ланч, за покупками. И пока вас нет, мы проверим кухню и кабинет. А когда вернетесь, эти комнаты уже ваши, займетесь работой, чаю себе заварите, если захотите, – и мы не будем друг другу мешать. Что скажете?

– Ладно, – ответил я, помолчав. – Согласен.

– Отлично, – весело подытожил Рафферти. – Значит, договорились.

Я встал, и он тоже. Я сперва не понял почему. И лишь когда он направился следом за мной в кабинет Хьюго, я вспомнил его слова. “Поскольку покойный имел отношение к дому, нам придется провести обыск. Ордер у нас есть”, – сказал он, хотя незадолго до этого сообщил, будто личность покойного они установили только сейчас.

Мне не следовало садиться за руль, но Хьюго уж точно не мог вести машину, а я не допустил бы, чтобы он бродил по улицам, пока Рафферти и его люди обшаривают дом. Принадлежавший Хьюго длинный белый “пежо” девяносто четвертого года местами проржавел, кое-где был подклеен скотчем, но стоило приноровиться к его капризам, и мы поладили. Труднее всего было ехать по шоссе: скорость, яркие огни, движущиеся предметы – такое ощущение, будто тебя выдернули из толщи стоячей зеленой воды во всю эту суету. Мне очень хотелось верить, что я веду нормально, поскольку еще одной встречи с копами я не выдержал бы.

И ужасно хотелось курить. Не потому что успел привыкнуть, но за всей этой неразберихой – слева копы, справа журналисты, и я между ними, якобы некурящий, – я не курил со вчерашнего вечера, а день выдался отстойный. Я свернул в переулки и наконец отыскал тупиковую улочку, вдоль которой тянулись чахлые деревца и маленькие домики, в которых, судя по виду, жили старики.