Ведьмин вяз

Самое ужасное, что Рафферти наверняка тоже это знал, но тем не менее попытался выудить у меня признание, что это не Леон и не еще десяток человек, а именно я убил Доминика. И я вдруг понял почему, понял до того ясно, что перехватило дыхание. Всего полгода назад я смотрел внимательно, говорил четко, сидел прямо, отвечал быстро и разумно, каждая моя клетка излучала естественную и абсолютную уверенность, и обвинить меня в убийстве было бы нелепо. Теперь же язык у меня заплетается, взгляд мутный, я подволакиваю ногу, а от каждого слова детективов дергаюсь: неполноценный, ненадежный, ни убедительности, ни авторитета, ни веса в обществе – виновен, мать вашу.

Уж не этого ли добивался Леон? – подумал я и аж задохнулся от злости. Ему надо было, чтобы я остался инвалидом, который, подключенный к пищащей аппаратуре, пускает слюни в детское питание и которого при случае можно обвинить в чем угодно, да так, что все поверят.

И ведь почти удалось. Пару месяцев назад, хлопни меня Рафферти по плечу, окликни по имени, и я сдался бы без боя: к чему сопротивляться? Ведь уже ничего не спасти. Я признал бы вину и даже с некоторым облегчением покинул руины привычной жизни. Теперь же все иначе. Я чувствовал, что ко мне снова возвращается удача, нарастает медленно, точно негромкий стук где-то в глубине дома. Пусть я не вполне отдавал себе отчет в том, что именно происходит, но ясно понимал: я не опущу руки и не дам упечь себя за решетку.

Признаться, я сомневался, что Леон все это специально подстроил и довел до такого, но другого объяснения не находил. Фотографию, где я – какое совпадение! – сижу в той самой толстовке, шнур из которой послужил удавкой, копам явно дал кто-то из близких. Кадр четкий, не размазанный, на пиксели не распадается, то есть снимали не на старый кнопочный мобильник. В школе у нас еще не было смартфонов, а цифровой фотоаппарат был только у меня. Ни у кого больше. Мое восемнадцатилетие, январь, выпускной класс, мама с улыбкой гладит меня по голове: “Ну вот, теперь, когда мы с папой летом уедем путешествовать, будешь присылать нам хорошие фотографии, правда?” Разумеется, в гостях у Хьюго фотоаппарат переходил из рук в руки, все снимали что ни попадя, сейчас я даже вспомнил, как скачал снимки на компьютер и, чтобы послать маме нормальные фотки, вынужден был сперва удалять чьи-то волосатые задницы. Потом у меня появился смартфон, о фотоаппарате я почти забыл и в конце концов сунул в ящик комода, откуда его и похитили те, кому он вдруг отчаянно понадобился.

Леон одного не учел: я слишком хорошо знал его и мог предугадать, что он будет делать. Он совершенно не умел держать язык за зубами и если уж что забрал в голову, то прямо ни за что не скажет, но будет ходить вокруг да около, намекать на все лады, вот как с завещанием Хьюго. Дай только срок, и Леон обязательно проговорится.

Оставался важный вопрос: замешана ли тут Сюзанна? В это мне верилось с трудом. В школе она всегда была правильной, вовремя сдавала домашние задания, да еще и с примечаниями, никогда не возражала учителям – такая скорее расскажет о травле кому-то из взрослых, чем примется изготовлять удавку. Нет, организаторских талантов ей не занимать, спланировать она способна что угодно, но это не Леон с его жалкими отмазками, ей не из-за чего таить на меня злобу, и вряд ли Сюзанна устроила бы мне все эти затейливые кошмары просто так, из чистого интереса. При этом она, в отличие от меня, наверняка была в курсе, что над Леоном издеваются. Что-то такое заметила, о чем-то догадалась.

Она всегда была намного скрытнее и осторожнее Леона, ее гораздо труднее было одурачить или застать врасплох, но и ее я тоже изучил и знал ее слабое место: ей очень нравилось чувствовать себя самой умной. И знай она что-то, чего я не знал, нипочем не упустила бы случая утереть мне нос.

У меня перед ними обоими имелось одно преимущество: они считали меня чуть ли не овощем, но я пришел в себя. И заикание, доводившее меня до бешенства, и провалы в памяти, и прочее дерьмо сейчас мне на руку. Куда проще позволить себе проговориться при том, кто не запомнит ни слова, а если и вспомнит, то не выговорит, а если и выговорит, ему все равно не поверят.

– Это дверь хлопнула? – спросил с лестницы у меня за спиной Хьюго, я так задумался, что не услышал его шарканья и стука трости. – Неужели Мелисса уже вернулась?

Поверх свитера и штанов Хьюго накинул старый клетчатый халат.

– Нет, – ответил я. – Еще рано.

В окошко над дверью светило холодное блеклое солнце.

– А, ну да, – прищурился Хьюго. – Тогда кто это был?

– Детективы.

– Вот оно что, – уже другим тоном произнес Хьюго, пристально посмотрел на меня и спросил, не дождавшись ответа: – Что им нужно?