Ведьмин круг

– Я тебе сказала однажды, что ты жесток, – медленно проговорила она. – И могу это повторить. Ты более жесток, чем любой, кого я встречала. И даже не представляешь себе своей жестокости… – Она вновь поглядела ему прямо в глаза. – Как ты поведешь себя с той женщиной, на которой сорвался? Трижды подумай. Потому что она-то ни в чем не виновата. И не вздумай извиняться перед ней, ты ее убьешь.

– Что я, совсем идиот? – хмуро бросил Высик, повернувшись к окну.

Наступила пауза.

– Если хочешь чаю, чайник надо заново подогреть, – другим тоном сказала Мария.

– Да, спасибо… – рассеянно ответил Высик.

Он смотрел на поздний октябрь за окном, и снова в голове крутились строчки:

… Я жду вас, как сна золотого,

Я гибну в осеннем огне,

Когда же вы скажете слово,

Когда – вы – придете – ко мне?

И, взгляд опуская устало,

Шепнула она, как в бреду:

«Я вас слишком долго желала,

Я – к вам – никогда – не приду!..»

Высик закусил губу – и ощутил на языке привкус крови. Он поднес ладонь к губам, отнял и тупо посмотрел на кровь, все обильней сочившуюся из прокушенной губы.

– Это что еще такое? – Мария встала, решительно подошла к нему. – У тебя есть вата и перекись водорода?

– Лучше водкой, – криво усмехнулся Высик. – Бутылка в шкафу для одежды, за форменным кителем.

Мария с профессиональной четкостью промыла губу водкой, а Высик еще и вовнутрь принял, для верности.

– Куда ты теперь? – спросил он.

– Поюжней куда-нибудь. У меня дальние родственники есть в Сталинграде, попробую податься к ним. Там нужны рабочие руки. А потом посмотрим…

– Деньжат я тебе подкину, не отказывайся.

– Не откажусь.

– Если хочешь, задержись на несколько дней, в себя придешь.

– Незачем. Дорога лучше лечит.

В тот вечер Высик проводил Плюнькину в Москву, помог ей взять билет на Сталинград, сесть в поезд. Сердце защемило острой болью, когда поезд, отходя от платформы, стал набирать ход, и она помахала ему рукой из окна.

Едва проводив поезд, он направился в рюмочную при вокзале – и одной рюмкой дело не кончилось. Назад, в электричке, Высик ехал таким «хорошим», каким, наверное, прежде никогда не бывал – на алкоголь голова у него была крепкая.

– Жестокий… – бормотал он, созерцая в окно хмурые осенние пейзажи. – Кто-то ведь сказал, что часто нужно быть жестоким, чтобы быть добрым? И в конце концов…

В конце концов хмель выветрился, пока он ехал, а потом шел пешком. Высик завернул во флигелек ко врачу.

– Уф!.. – сказал он, проходя и тяжело опускаясь на стул, когда врач впустил его. – Дела!

– Наслышан, – отозвался врач. Он выдвинул нижний ящик комода и достал толстую книгу в простом картонном переплете. – Вот он, ваш гроссбух.

Высик махнул рукой.

– Это уже не важно. Раз я жив, и… и вообще.

– И вам даже неинтересно, что в нем? – удивился врач.

– Почему, интересно, – сказал Высик.

Он взял гроссбух и стал его пролистывать.

Много цифр, много мелочных подсчетов. Вперемешку записи типа «2 простыни, 3 наволочки от Никитичны» и «Вегин – отпущено – погашено», «Ишкин – отпущено – расход». То, как старуха уравнивала в правах каждую копейку, не важно, от чего полученную – от стирки белья за гроши или за отпуск морфия за большие деньги, и не важно, как потраченную – на пакет перловой крупы или «на довольствие работникам», как это у нее отмечалось, тоже многое говорило о ее характере. Даже то, что деньги головорезам, которые, наверное, боялись ее, как огня, – проходили у нее как нормальная зарплата – и пойди разберись, имеется в виду прополка огорода или убийство… Да, можно было с достаточной долей уверенности предположить, из какого социального слоя она вышла, и какие безусловные стереотипы сызмальства настолько вколотили в ее хитроумную головенку, что никакие разумные соображения не могли их преодолеть. Такая женщина могла маскироваться как угодно, но не могла не проколоться на несвежей простыне, потому что в ней на уровне рефлекса засело, что нет хуже греха, чем проделывать два раза одну и ту же работу, бессмысленно растрачивая время и силы.

Внимание Высика привлекла одна запись: «Седьмое июня – годовщина сорока дней – отмечено». День убийства мужика, отправленного под поезд. Высик лихорадочно перелистал странички назад. Да, вот оно. «Седьмое июня – сорок дней – отмечено». День убийства стрелочников. Высик и раньше обращал внимание на совпадение дат, но ему в голову не пришло связать их с днем уничтожения банды. Все правильно, с двадцать девятого апреля по седьмое июня выходит ровно сорок дней. Поминки по Уклюжному. Кровавые сороковины – чтобы лучше помнили.

И еще одно Высик искал в этих записях. И нашел. «Ажгибис – отпущено – на содержании». Иначе говоря, этот человек деньгами за морфий не расплачивался.

– Все правильно, – сказал Высик. – Старуха – настоящая глава банды, Ажгибис – предатель. Очень пригодилось бы, если бы меня не стало. Но я-то обо всем догадался намного раньше. Практически обо всем… кроме того, что дело вертится вокруг морфия.

– Когда же и как вы догадались? – полюбопытствовал врач.

Высик ненадолго задумался.