Ведьмин ключ

Небо чуть тронула робкая просинь, которая все выцветала, пока не задернулась напрочь голубым, с розовым по краю подолом. Костры не горели, лишь над некоторыми еще поднимались ознобные струйки дыма, распространяя в утреннем воздухе горьковатый запах тлеющего помета. На воинах, спящих вокруг черных кострищ, лежала роса. Она обусила их бороды, притушила блеск серебряных окладов на кожаных горитах, слезками висла с бронзовых наконечников стрел. Чуть поодаль, опершись подбородком на короткое копье, каменным истуканом стыл дозорный. Раскосые глаза его, стерегущие рассветную даль, не выражали ничего, а на широком лице лежала печаль, присущая только кочевникам – спокойная, как степь, глубокая, как небо над степью.

Лог спешил. Со дня его внезапного увоза к царю прошла неделя, а он едва-едва заканчивал заказ. Сияя позолотой, островерхий шлем царя лежал на ладони мастера. Лог только что припаял серебряную опояску с выдавленными на ней сценами охоты и теперь вправлял в специальные гнезда полированные пластинки веселого камня лазурита, приносящего удачу. Сочетание голубого с золотым радовало. Он поставил шлем на верстак, отступил, любуясь.

У себя в кузне Лог был счастлив, занимаясь любимой работой, и свободен, имея возможность творить, что захочет. Но тоска матери по своей отчизне передалась ему. Не похожий на своих сверстников, Лог сторонился их, больно переносил насмешки и потому грезил по невиданной им стороне, где все такие же беловолосые, как он, и нет там злых взглядов и улюлюканий. Но время шло, он вырос. Тоска прогорела и теперь чуть тлеющей искоркой таилась на дне души. Но, бывало, совсем беспричинно подступало беспокойство, и тогда по ночам ему снилась холодная родина матери. Лог просыпался, лежал с открытыми глазами и жадно прислушивался. В такие минуты ему наяву слышался почти позабытый родной голос, который звал его настойчиво, и голос этот слышался всегда с одной стороны.

Мастер выбегал из кузни, долго смотрел в ту сторону, откуда осенью грудились снеговальные тучи. Низкие и серые, будто подкопченные дымами отеческих костров, проплывали они над головой Лога, а следом, тяжело ворочая крыльями, тянулись косяки гусей и медленно таяли, всверливаясь в синюю стынь небосклона. Огромный и взволнованный, стоял мастер, ловя ртом редкие снежинки, и все, кто видел его в этот момент, почтительно молчали. Белые волосы и глаза, как ледок, подернувший лужи, смущали черногривых кочевников. Он казался им сыном зимы из мглистой страны гелонов, а зимы они страшились.

Лог отвел глаза от шлема, снял со стены лук. Вдвое больше обычного, игриво изогнутый, тугим был этот лук. Но руки мастера, мнущие железо, легко справлялись с ним. Он натянул и спустил тетиву, скрученную из воловьих жил. Басовито растекся по кузне натужный гуд. Лог посмотрел на пучок приготовленных стрел, больше похожих на легкие копья. Их наконечники на тростниковых древках выглядели необычно: в половину ладони, трехлопастные, тяжелые, отлитые из крепчайшей бронзы.

Захотелось выйти на волю и еще раз спустить тетиву, проследить, как, выпущенная страшной силой, уходит в поднебесье фуркающая стрела, чтобы, обогнув гигантскую дугу, точно всадиться в цель. За двести лошадиных махов улетала она, не отклоняясь. Три лопасти поддерживали в воздухе полет стрелы, не давая отклониться от прицельного лета. Все учел мастер. И соотношение веса наконечника к длине древка, и пружинный изгиб лука. А сколько форм расколотил он, сколько забраковал отливок, пока не получил единственно верный наконечник! Теперь, имея такое оружие, можно будет расстреливать врага на недоступном для него расстоянии. А если вооружить им самых искусных лучников?

За стенами кузни раздавались стук молотков, сипение мехов, раздувающих медеплавильные печи, людские крики. Там, под открытым небом, трудились подручные Лога. Плавили медь из руды, доставленной от Рипейских гор, тянули из нее проволоку, отливали заготовки, плющили и ковали железо.

Внезапно шум смолк, послышались чьи-то тяжелые шаги, и в кузнице появился Скил.

– Пришел взглянуть на лук, – сказал он, подходя к Логу. – Как бьет?

– Какой я стрелок? – мастер вздернул плечом. – Стрела летит далеко, не виляет.

Скил взял лук, долго вертел в руках. Потом принял стойку для стрельбы, попробовал натянуть тетиву, но опустил ее, удрученно покрутил головой.

– Пальцы слабы, – признался он. – Ладный лук, а стрелки найдутся.

Взгляд Лога невольно задержался на правой руке Скила, и он понял причину слабости пальцев старейшины царских скифов. Не только лицо, но и рука его была когда-то разрублена. Теперь только синий шрам, опоясывающий кулак, напоминал о страшном разрубе.

Старейшина перебирал стрелы, крутил головой, причмокивал. Лог пояснял.

– Говоришь, не устоит и панцирь? – засомневался Скил. – И щит не всякий?

– Испытал, пробивает, – заверил Лог.

– Царю надо показать. Сегодня же, – решил старейшина. – Теперь, как с Табити? Будет война или не будет, но весной мы отпразднуем возрождение богини. Так было всегда и так будет. Даже в войну.