– Ты ж, Валюшка, меня пойми. Ежели пристрою я тебя, к примеру, сразу на кухню, то вопросы лишние могут у людишек возникнуть. А людишки ж нынче, сама знаешь какие, даже кое-кто из ваших уже к Игнату моему с доносами прибегал. Ты месячишко-другой на лесоповале поработай, а там посмотрим, куда тебя без лишнего шуму можно определить.
Работа на лесоповале была тяжелой, совсем не женской, такой, что домой Валентина возвращалась ни живая, ни мертвая. В ее обязанности входило очищать срубленные вальщиками сосны от веток. В первый день она так намахалась топором, что к вечеру рук не могла поднять. От мозолей на ладонях спасала целебная мазь Матрены Тихоновны да подаренные дядей Евсеем рукавицы, а вот от колючих веток, так и норовящих попасть в лицо, да от настырного, с ума сводящего таежного гнуса не было никакого спасения. Но Валентина не жаловалась, знала, что и остальным не легче. Ссыльным поблажек никто не делал, к женщинам на лесоповале относились так же, как и к мужчинам.
С Игнатом они виделись только вечерами за ужином. Весь день он мотался по окрестностям по каким-то своим милицейским надобностям, в родимый дом возвращался уже затемно и, как казалось Валентине, с неохотой. Причину того она видела в себе, в нежелании комсомольца Игната Морозова жить под одной крышей с дочкой врага народа. Наверное, если бы не отцовский наказ не обижать Валентину, пришлось бы ей ох как несладко, потому что видно было, характер у товарища милиционера прямой и бескомпромиссный. Оттого, наверное, ненароком подслушанный разговор привел Валентину в полное замешательство. Она как раз развешивала выстиранное белье, когда отец и сын вышли на крылечко покурить. По голосам, злым и возбужденным, чувствовалось, что они о чем-то спорят. Валентина прижалась к стене сарайчика, затаила дыхание.
– Да ты что творишь, батя? – Это Игната голос – злой, как обычно.
– А то творю, что должно. – А это дядя Евсей говорит, неспешно, с расстановкой. – Ты же сам знаешь, какая у нас сейчас ситуация. Не могу я ее выделять, чтобы вопросов никаких не возникло.
– А Зоську Пономареву отчего ж тогда выделить не побоялся, пристроил поварихой на кухню?
– Да оттого и пристроил, дурья твоя башка, что до Зоськи мне дела никакого нет, а за Валюшку боязно. Пускай она еще месяцок в лесу поработает, а там я ее уж как-нибудь под шумок.
Так это они про нее, выходит, спорят…
– Батя, да ты на нее поглядь! Она ж ребенок еще совсем, чтобы топором на лесоповале махать! Ей же тяжело там.