Девчонка ушла. Егор хотел было бежать следом, но в самый последний момент передумал – струсил. Пусть валит! Антоха прав – все беды начались с ее появлением. Такая не пропадет. Это она только с виду хлипкая, а на самом деле даст фору любому мужику. Болталась неделю по тайге и еще немного поболтается…
Мыслишки были мелкими и подленькими. Егорова совесть упорно не хотела соглашаться с доводами разума. Совесть нашептывала, что какой бы отчаянной ни была Наташка, она все равно остается женщиной, а тайга, как образно выразился Макар, не аллейка в городском парке. И вообще, стыдно ему, мужику, поступать так подло и мелочно. Чтобы заглушить муки совести, хватило одного‑единственного взгляда на Померанца. Выглядел тот хуже некуда: губы дрожат, взгляд безумный, пальцы на прикладе карабина аж побелели от напряжения. Шутка ли – человека убить?! Пусть бандита, пусть в целях самообороны, но ведь человека же. А Померанцу теперь с этим всю оставшуюся жизнь жить. Надо было сказать что‑то ободряющее, как‑то поддержать товарища, но Егора хватило не на многое, лишь на то, чтобы похлопать приятеля по спине и сказать:
– Пошли, Антоха, чаю попьем.
Макара не было больше часа. Егор уже начал беспокоиться, когда наконец из кустов вынырнула знакомая косматая голова. Макар подошел к костру, молча уселся напротив них с Антоном, протянул ладони к костру.
– Ну что? – спросил Егор просто затем, чтобы нарушить тягостное молчание.
– Плохи дела, ребятки. Я тут осмотрелся в округе. Вот этот, – он кивнул в сторону трупа, – был не один. С ним еще, как минимум, двое.
– Откуда ты знаешь? – спросил Померанец.
– От верблюда! Я стоянку их нашел, километрах в двух отсюда. Похоже, они нас пасли.
– Охренеть! – только и смог сказать Егор.
– Убираться нам отсюда нужно, пока еще чего не случилось, – Макар огляделся: – А Наташка где?
– Ушла, – Померанец равнодушно пожал плечами.
– Как ушла?!
– Вот так! Собралась и ушла! Надоело ей с нами!
– И вы отпустили?
– А мы ей не няньки! У нее своя голова на плечах есть!
– В какую сторону она пошла? – теперь Макар обращался только к Егору, видно, решил, что из них двоих он самый вменяемый.
– Туда, – Егор махнул рукой.
– А етит твою налево! – Макар вскочил на ноги. – Давно ушла?!
– Больше часа. А что? – В желудке неприятно заныло.
– А то, что там топь! Вот что! – Макар заметался по поляне.
– Топь – это болото? – тупо переспросил Егор.
– Топь – это топь! Пять минут – и поминай, как звали! Да что ж вы за мужики такие, что глупую бабу удержать не смогли?! Эх! – Егерь досадливо махнул рукой, подбежал к молодой осинке, принялся рубить ее охотничьим ножом.
– Далеко топь? – С Померанца наконец слетело оцепенение.
– Километра четыре. – Макар врезал по деревцу ногой, послышался треск. – Что стали, рты раззявили?! Собирайтесь!
– Мы за ней следом пойдем? – спросил Егор.
– Побежим, мать твою за ногу! – Егерь ловко срезал с осинки ветки, получилось что‑то вроде посоха. – Еще неизвестно, успеем ли, – добавил он тихо, и от обреченности, послышавшейся в его голосе, Егора замутило…
Лес менялся. Если бы Настя была чуть менее расстроена и чуть более внимательна, то заметила бы эти перемены гораздо раньше. А так все силы уходили на то, чтобы не разреветься. С желанием завыть в голос она боролась долго, но все‑таки проиграла бой. Кто ее здесь видит? Перед кем таиться?
Слезы облегчения не принесли. Наоборот, стало еще хуже. Зря она так… поддалась слабости. Решение принято, теперь надо не паниковать, а двигаться дальше.
Дальше, а куда дальше?
Настя остановилась, вытерла мокрое лицо рукавом телогрейки, осмотрелась. Да, лес вокруг изменился: деревья стали ниже, и вместо разлапистых могучих кедров все чаще встречались хилые березки и осины, а еще кустарник, названия которого она не знала. И мох теперь расстилался сплошным зеленым ковром и как‑то странно пружинил и хлюпал под ногами. Или это не мох хлюпал, а в сапогах?
С сапогами была беда. Настя так поспешно покидала лагерь, что не успела надеть носки, и сейчас ноги мерзли. Мало того, она натерла мозоли. Большущие волдыри сочились сукровицей, и каждый следующий шаг давался тяжелее, чем предыдущий. Надо присесть, передохнуть, а заодно и подумать, как быть дальше.
Настя уселась на кочку, вытянула вперед ноющие ноги. Происходящие с лесом метаморфозы ей не нравились. Интуиция подсказывала, что дальше идти нельзя, что лучше вернуться. Но вернуться – означало сдаться, признать свою слабость и никчемность. Да еще и неизвестно, как отнесутся к ее возвращению остальные. Не обрадуются – это точно.
Откуда ни возьмись появилась лиса. Настя хотела верить, что это давешняя ее знакомая, а то и вовсе спасительница. Лиса подошла близко‑близко, заглянула в лицо зелеными, совсем не лисьими глазами, предупреждающе тявкнула.
– Что, стоит вернуться? – спросила Настя.
Лиса опять тявкнула, попятилась.
– Не могу я назад, к этим… – Настя решительно встала.