ВЕДЬМАК

— Давай! — взвизгнула Веда, одновременно высылая сильный направленный импульс, который по своему воздействию на органы чувств был равносилен близкому удару молнии.

Оль Харшейм и Дакре Силифант схватили подойники и одновременно плеснули разведенной сметаной в указанном Ведой направлении. Тиль Эхрад размахнулся спрятанным под столом ковшом муки. На полу комнаты материализовалась сметанно-мучная фигура, вначале бесформенная. Но Берт Бригден не зевал. Безошибочно оценив, где может быть голова еще не испеченного, но уже вывалянного в муке «жаворонка», он изо всей силы саданул по этому месту железной сковородой.

Потом все скопом накинулись на облепленного сметаной и мукой шпика, содрали с него шапку-невидимку, схватили за руки и ноги. Перевернув стол крышкой вниз, привязали конечности пойманного к ножкам стола. Стащили с него сапоги и онучи, одну из онучей засунули в распахнутый в крике рот.

Чтобы увенчать дело, Дуффицей Крель с размаху дал пойманному по ребрам, а остальные с удовольствием наблюдали за тем, как у шпиона глаза вылазят из орбит.

— Прекрасная работа, — похвалил Филин, который все это небывало короткое время не пошевелясь стоял со скрещенными на груди руками. — Браво! Поздравляю. Прежде всего вас, госпожа Сельборн.

«Черт побери, — подумала Веда. — Если так и дальше пойдет, я и взаправду могу стать офицером».

— Господин Бригден, — холодно сказал Стефан Скеллен, стоя над разведенными между ножками стола ногами пленника. — Пожалуйста, суньте железо в угли. Господин Эхрад, извольте присмотреть, чтобы вблизи светлицы не крутились дети.

Он наклонился, заглянул пленнику в глаза.

— Давненько же ты не показывался, Риенс. Я уж подумал, не приключилось ли с тобой какое-нибудь несчастье.

Ударил кордегардский колокол, сигнал смены вахты. Сестры Скарра мелодично храпели. Петюх чмокал сквозь сон, обнимая табуретку.

«Разыгрывал из себя бодрячка, — вспоминала Веда, — прикидывался храбрецом.

Риенс-то. Чародей Риенс, превращенный в свежеиспеченного «жаворонка» и привязанный к ножкам стола.

Изображал из себя храбреца, но никого не обманул, а меня-то и подавно. Филин предупреждал, что это чародей, поэтому я перемешивала ему мысли, чтобы он ни чародействовать, ни призывать магическую помощь не мог. Попутно читала его. Он защищал доступ, но как только учуял запах дыма от углей камина, в которых раскаляли железо, его магические защиты и блокады лопнули по всем швам словно старые штаны, а я могла читать его сколько угодно. Его мысли ничем не отличались от мыслей других людей, которых я читала в подобных ситуациях, людей, которых вот-вот начнут истязать. Мысли разбросанные, несобранные, полные страха и отчаяния. Мысли холодные, склизкие, мокрые и вонючие. Как внутренности трупа.

И все же, когда у него изо рта вытащили кляп, чародей Риенс продолжал разыгрывать из себя храбреца. Во всяком случае — пытался».

— Ну хорошо, Скеллен! Вы меня поймали, ваша взяла. Поздравляю! Низко склоняю голову перед техникой, профессионализмом и специализацией! Отлично вышколенные люди, можно позавидовать. А теперь прошу меня освободить. Уж очень неудобная поза.

Филин пододвинул себе стул, уселся на него верхом, опершись сплетенными руками и подбородком на спинку. Глядел на пленника сверху. И молчал.

— Прикажи меня освободить, Скеллен, — повторил Риенс. — А потом попроси подчиненных удалиться. То, что я имею сказать, предназначено исключительно для тебя.

— Господин Бригден, — спросил Филин, не поворачивая головы, — каков цвет железки?

— Еще минутку, господин коронер.

— Госпожа Сельборн?

— Трудновато его сейчас читать, — пожала плечами Веда. — Он слишком трусит, страх застит все другие мысли. А мыслей этих с избытком! В том числе несколько таких, которые он пытается скрыть. За магическими покровами. Но для меня это не сложно, я могу…

— В этом не будет необходимости. Испытаем классически, каленым железом.

— К чертям собачьим! — взвыл шпион. — Скеллен! Уж не собираешься ли ты…

Филин наклонился, лицо у него немного изменилось.

— Во-первых, господин Скеллен, — процедил он. — Во-вторых, да, абсолютно верно, я намерен припечь тебе пятки, Риенс. И проделаю это с неизъяснимым удовольствием. Ибо буду рассматривать сие действие как восстановление исторической справедливости. Могу поспорить, что ты не понимаешь.

Риенс молчал, поэтому Скеллен продолжал: