Портрет, когда его привезли, он поставил на подоконник. Распахнул пошире шторы, пристроил поудобнее, включил свет, позвал сослуживцев. И попросил получше всмотреться.
– Может, какие-нибудь ориентировки были? Может, кто приметы описывал. Может, какое-нибудь происшествие с его участием? Может, заява у кого под стеклом лежит?
Он не надеялся на успех, все еще подозревая художника во лжи. Мало ли кого тот мог нарисовать! Может, собутыльника. Может, соседа какого своего, которому решил нагадить.
И жестоко ошибся.
Изображенный оказался личностью знаменитой. В нем без труда опознали Шелестова Андрея Ивановича, пятидесяти трех лет от роду, кличка Шелест. Большую часть жизни, начиная с шестнадцати лет, тот провел в местах лишения свободы. Сидел за кражи, грабежи, нападение на прохожих. Было даже подозрение в убийстве, но не смогли ему инкриминировать за недостаточностью улик. Но и без того хватало.
– А он сейчас точно на свободе? – все еще цепляясь за соломинку, запросил данные на Шелестова Шпагин. – Может, он сидит! Может, наш художник намалевал его лет десять назад, а теперь за портретом этим прячется.
Не прятался. И малевал недавно. Шелестов три месяца, как освободился. И по имеющейся информации, поехал на постоянное место жительство к своей сестре. А сестра его проживала как раз в этом городе.
– Черт, черт, черт!!! – бушевал под вечер в своем кабинете Шпагин, буравя взглядом ненавистную рожу на холсте.
Не будь портрет приобщен к делу, он бы исполосовал его в клочья ножом, которым в обед нарезал колбасу и хлеб. Но нельзя! Сам настоял на изъятии из квартиры художника при понятых.
Идиот!
Шпагин обхватил пятерней горевшее от бешенства лицо. Что ему теперь делать, с чего начинать, он не представлял.
Нет, он, конечно же, сразу, как получил всю необходимую информацию, послал людей по адресу прописки сестры Шелестова. Но там был полный облом.
– Не было, и не приезжал! – отрезала сестрица, просунув в дверную щель опухшую физиономию.
Пила она, со слов соседей, безбожно. Со слов тех же соседей, никаких контактов с братом у сестрицы не случалось в последние лет семь. До этого как-то появлялся несколько раз. Но, напившись, близкие родственники непременно начинали драться, и сестрица зареклась братца пускать на порог. И по сведениям, даже не писала ему на зону и не слала посылки.
Но на слово ей, конечно, не поверили и квартиру досмотрели.
Шелестова не было. И следов его пребывания тоже. Дама жрала водку одна, о чем свидетельствовал один стакан на столе, одна вилка в консервной банке и одна тарелка с заветренной картошкой. Обгрызенный соленый огурец, плавающий в мутном рассоле, тоже был один.
– Объявлять его в розыск по подозрению в убийстве только потому, что какой-то мазила срисовал его и объявил убийцей, мы не можем, – рассуждал часом позже начальник Шпагина, задумчиво покручивая в руках пустой мундштук, он бросал курить. – К тому же мазила этот сам под подозрением.
– Так точно, – вздыхал Шпагин.
Ему было очень тяжело докладывать сегодня обо всем начальству. И это после того, как он торжествовал победу! После того, как считал дело почти раскрытым! И после того, как сегодня-завтра собирался передавать дело в суд!
– Ты, Шпагин, особо не расстраивайся, – хмыкнул проницательный начальник. – В нашем деле ведь лучше тысячу раз перебдеть, так ведь?
– Так точно! – Шпагин выпрямил на стуле спину, размышляя, вскакивать по стойке смирно или нет.
– Во-оот… Отмахнемся от показаний художника, повяжем его по полной, а вдруг он не врет?! – Он поднес к носу пустой мундштук, за годы впитавший в себя никотин, глубоко втянул запах. – С другой стороны, вдруг врет? Мы станем этого Шелеста везде искать, а он, может, встал на путь исправления и работает токарем где-нибудь в токарной мастерской. Так ведь?
– Так точно, – с сомнением согласился Шпагин.
Представить себе Шелестова токарем он не мог. Человек, почти тридцать лет отсидевший, горбатиться на дядю не станет, западло ему.
– Я тоже не верю в это, Игорек, но… – рассмеялся начальник и предостерегающе поднял мундштук. – Тут надо очень осторожно. Сейчас ведь чуть что, все звонят по телефонам «горячей» линии! Даже такая падла, как Шелест, может позвонить. Ему, конечно, не поверят, но проверку пришлют. А у нас в вещдоках его харя, маслом писанная. Тут надо о-очень осторожно, Игорек, очень! Сомнения меня берут насчет Шелеста…