- Поистине, я вижу самую благородную женщину этих земель, - сказал я. - Пришли мне врачевателя, госпожа Саар, и я уйду с миром, не потревожив ни тебя, ни твоих людей. Ведь это ты велела им уйти из деревни?
Она улыбнулась одними глазами и достала арфу.
Мы поднялись к деревне. Я оглядывался через каждые два шага. Саар все также сидела на берегу и перебирала струны. Вскоре река заглушила музыку.
Кельтхайр сказал, что мы с Угайне свернем себе шеи. Я недовольно посмотрел на Угайне. После того, как я окликнул его в четвертый раз, он, наконец, услышал меня.
- Не потеряй разум, муж доблестный, из-за глаз женщины, - сказал я и больше не говорил о встрече у реки.
Но думать не переставал.
Ночью собаки заворчали.
Я проснулся и вышел из дома. Кельтхайр стоял во всеоружии, переминаясь с ноги на ногу, хотя дозорные не спали.
- Она где-то здесь, - сказал мой верный друг.
- Кто?
- Проклятая ведьма!
- Успокойся, - сказал я. - Не много тебе чести опасаться одной женщины при бдящей страже.
- Она ведьма, - сказал Кельтхайр. - И я боюсь, что она может околдовать нас.
- Иди-ка ты спать, - сказал я.
Ночью мне приснился странный сон. Котел со свининой вдруг начал вращаться вокруг своей оси, разбрызгивая варево. Подтеки образовывали странные узоры вокруг потухшего огня. Я спросил, что это. Ко мне подошла моя покойная тетка по матери и сказала:
- Конейр, мой белый пес Эрина,[4] ты видишь? Это колдунья. А рядом с ней богатство и серебро.
Я проснулся и долго думал, что бы означал этот сон. Я никому не рассказал об этом сне. Даже Кельтхайру. Но я сразу пошел к реке, чтобы умыться. Меня остановили на полдороге и сказали, что в конюшне кто-то был, обойдя сторожей.
Проспавших строго наказали, хотя они клялись, что не сомкнули глаз. А Серый стоял совершенно спокойно. И нога у него была обмотана тряпками, из-под которых высовывались широкие листья неизвестного мне цветка. Я подумал, и запретил трогать повязку.
Саар вышла из кустов, как только я спустился к воде.
- Это был твой лекарь? - спросил я.
Она улыбнулась.
- Это была ты, ведь правда?
Она села на том берегу и достала арфу.
- Мои люди считают тебя колдуньей, а ты так и не ответила на мой вопрос.
- Ты задавал очень много вопросов, называющий себя Конейром.
- Мой молочный брат утверждает, что у тебя разноцветные глаза?..
- Куда как глазаст твой брат, - ответила она со смехом, пощипывая струны.
- Я встречал таких людей, иногда. Но не все они были колдунами.
- Меня воспитывал Дара из Антрима. Я прихожусь молочной сестрой его старшей дочери Гормфлат.
- Дара - друид, - отозвался я. - Он обучал тебя?
Она не ответила, да я и не ждал ответа.
- Это ты наслала мой нынешний сон?
- Нет.
- Я верю тебе. Поедешь со мной в княжество моего отца?
Она взяла три аккорда и, кажется, усмехнулась. Подумала и спросила:
- Зачем?
- Это прибавит мне серебра. А значит, и мои люди разбогатеют.
- Я не поеду с тобой, назвавшийся Конэйром.
- У тебя есть муж? - догадался я.
Она то ли кашлянула, то ли что-то невнятно ответила.
- Я возьму и его с собой, - предложил я. - И дам ему дело. А если у тебя есть дети, найду им хорошего воспитателя.
Я видел, что она засомневалась.
- Ты всегда будешь сидеть по левую руку от меня и есть из одного котла со мной.
- А кто сидит справа от тебя?
- Мой молочный брат Кельтхайр.
- И давно он там сидит?
- С тех самых пор, как я оказался за одним столом с воинами.
Она ничего не сказала мне. Кельтхайр не слышал нашего разговора, поэтому не донимал вечером упреками и подозрениями. Я приказал своим людям, чтобы они вели себя вдвое осторожнее, но наутро у Серого была новая повязка.
Я осмотрел конюшню. Потом отослал всех. В углу доски были пригнаны друг к другу неплотно. Поддев их ножом, я нашел то, что искал. Подземный ход. Именно через него Саар приходила незамеченной. Я ничего не сказал об этом Кельтхайру. И остальным тоже ничего не сказал. Я снял с плеча золотую брошь, которую мне привезли с юга, и положил на ступеньки подземного хода. Потом опустил доски и заворошил их соломой.
Нога у Серого зажила, и я приказал отправляться наутро.
В ночь перед отъездом я то и дело поглядывал на речку, ожидая появления Саар. Но она так и не пришла.
- Не жди ее, - проворчал Кельтхайр, выковыривая из зубов остатки мяса. - Пусть бы совсем пропала. Не будет от нее добра. Помни о своих гейсах[5]!
- Я помню. И меня радует, что и ты о них не забываешь, - ответил я.
Кельтхайр посмотрел недовольно, словно я обидел его.
Но мой молочный брат обижался зря. Только два человека на свете знали о моих воинских запретах. И Кельтхайр был одним из них. Когда мне исполнилось шестнадцать, то под священной омелой я получил королевские зароки - не доверять женщинам тайн, не иметь наложниц, не казнить невиновных, не стричь волос. Пока я соблюдал эти правила, стоял мой мир. И легко было уничтожить его, лишь единожды поддавшись слабости.
Утро отъезда было сумрачным. Дождик мелко сеял с небес, и с востока пролетели две птицы.
- Хороший знак, - сказал Кельтхайр.