Ведьма

Леклерк наклонился к Джалите, нарушив своим движением сладостные грезы Сайлы. Ее встревожила неестественность улыбки, которой Джалита ответила собеседнику. Хитрый, озорной взгляд скользнул украдкой мимо Леклерка и остановился на Эмсо, призывая обратить на себя внимание, вызвать к себе интерес.

Эта игра прекратилась так же резко, как и началась. Джалита опять внимательно слушала Леклерка. От смущения лицо Эмсо застыло. И, не вполне уверенный в том, что произошло, после нескольких неловких движений он отвернулся и направил свой взгляд на Сайлу.

Гнев. Эту реакцию она ожидала меньше всего. Затем поняла: было еще что-то. Страх. Почему? Чем взгляд Сайлы испугал Эмсо? Или он думал о чем-то еще? Или о ком-то?

Но ее сознание уже само собой вернулось к прежним мыслям об обеде, товариществе, хорошем застолье, музыке и компании.

Все разрушено. Разграблено.

Неприятный смех короля Алтанара резкими раскатами доносился до Сайлы сквозь грохот убиравшейся со стола утвари. Стоявшие на столе свечи медленно плавились в подсвечниках, какой-то незначительный звук вдруг напомнил жестокие самодовольные шепотки его последователей. В звоне упавшей ложки, эхом отразившемся от холодных стен, она услышала скрежет дверей подземной темницы, отделявших ее от света, жизни и любви.

Воспоминания о тех ужасных днях преследовали ее даже сейчас. Сайла опять чувствовала себя пленницей, и силы зла росли у нее на глазах. Неужели ее жертва была напрасной? И сможет ли она снова спастись?

Глава 29

Охрана замка возлагалась на воинов Оланов, носивших традиционные доспехи бывшего королевства. Конический шлем, кольчуга под железным панцирем и латы, прикрывающие передние части ног, тянули к земле. Подвижность воина была невелика, но амуниция выдерживала сильные удары. Все двери на первом этаже охранялись; у главных смотровых бойниц стояли солдаты; зубчатые стены замка патрулировались.

Этой ночью начальником караула был Эмсо. Он двигался тихо, с особой грациозностью бойца, постоянно готового нанести смертельный удар. Появлению Эмсо радовались, надеясь, что он, как всегда, заведет приятную беседу, скрашивая однообразие караульной службы. Проверял он строго, но справедливо. Сегодня же все оказалось по-другому. Эмсо вскипал от самого незначительного нарушения. Ничто не ускользало от его взгляда, и малейшая зазубринка на клинке вызывала неоправданную ярость.

Эмсо осознавал свою неправоту, однако ничего не мог с собой поделать: сейчас в нем жил и не давал покоя гнев.

Только покинув замок, он ощутил облегчение. В это время на причале никого не было, и Эмсо направился туда, чтобы спокойно подумать о своих тревогах.

Поглощенный мыслями, он не заметил тень, возникшую из ночного мрака. Тень следовала за воином, пока он не спустился вниз по холму. Скрывавшийся под покровом темноты знал, что возвратиться в замок можно только этим же путем. Другой дороги не было. И у подножия холма призрачная тень растворилась.

Свесив с причала ноги, Эмсо пытался разрешить свою дилемму. Он знал, что настоящая Церковь права относительно Учителей. Его мать, добропорядочная женщина, постоянно внушала детям, используя суповой черпак в качестве боевой дубинки, что так называемые благие намерения — не более чем пережитки старой морали. И только Церковь определяет, что каждому следует знать.

— Если торговцы и знать считают, что нужно ввести цифры и буквы, это касается их и Церкви. И местных баронов, конечно, таких же вероломных, как и их учение, желающих править вместе с Церковью.

Воспоминания о детстве захлестывали его, от напряжения на висках набухли вены. Эти воспоминания всегда спасали его от греха.

Кто дал Гэну Мондэрку или кому-либо еще право втягивать его в эту недостойную игру? Его, служившего верно и спасшего жизнь Мурдата? Это должно чего-то стоить?

Ответ не приходил. Неважно, что старый обычай мертв; Гэн, по-видимому, приготовился уничтожить еще один, пользуясь поддержкой вечно настороженного чужака Леклерка. Он называет это движением вперед. Потрясение основ, вот что это такое. Разработка нового оружия или тактики ведения боя — это одно. Но позволить женщинам работать, позволить им думать, что они могут быть независимы? Безумие. Эмсо расправил плечи. Разве он жаловался когда-нибудь на высокомерие и тщеславие женщин? Ни разу.

Учителя. Это уже слишком. Неужели он осмелился произнести в мыслях это слово? Да. Предательство. Предательство старых традиций. Учение было гибелью. Это видел каждый.

Эмсо с болью признал, что Гэн не просто заблуждается, а ставит себя выше Церкви.

Дрожь едва не сводила плечи судорогой. Он быстро поднялся, окруженный мглой тумана. Страх неприятным ознобом пробежал по спине, как будто вернулись чудовища из детских ночных кошмаров, ожидавшие удобного момента броситься на него из темноты и разорвать.

Чуть видимые огни пылающих факелов казались во мраке круглыми желтыми глазами. Словно сам Мурдат всматривался в души и разум тех, кто ему служил.