Ведь так не делают

— Только он никуда не уезжал. — У меня перед глазами, будто лужа крови, разлилось багровое пятно. — Дура! — заорал я на нее. — Неужели ты не видишь, что это он от тебя скрывается, от тебя? И сделал он это, чтобы отделаться от тебя, как прежде отделывался от других. Любит тебя? Да он же тебе сроду ничего не дарил, даже фотографии. Если ты пойдешь туда, он тебя не впустит. Уж если он кого не впустит , так это тебя.

— Я еду к нему! — вскричала она и попыталась открыть дверцу машины. —Я ухожу к нему, буду жить с ним, а тебя и видеть больше не желаю!

Кончилось все тем, что я один поехал домой. Желание Гвендолен исполнилось — она так меня больше и не увидела.

Когда она не вернулась и к одиннадцати, я по­звонил в полицию.

Меня попросили прийти в участок и заполнить анкету на пропавших без вести, но особого значе­ния моим опасениям не придали. Очевидно, когда исчезает женщина в возрасте Гвендолен, в по­лиции считают само собой разумеющимся, что она сбежала с другим мужчиной. Однако полиция не на шутку встревожилась, когда на утро сторож парка обнаружил в кустах тело Гвендолен — ее задушили.

Это было в четверг. Полиция хотела знать, к ко­му это так далеко от дома направлялась Гвендолен. Меня попросили назвать адреса и фамилии всех на­ших друзей. С кем мы водили знакомство в районе Кенсингтона, Паддингтона и Бейсуотер — и вооб­ще в окрестностях парка? Я ответил, что таких у нас нет. На другой день мне задали тот же самый вопрос, и я, будто только что вспомнив, сказал:

— Разве что Рив Бейкер. Романист, вы его зна­ете.

И назвал им его адрес.

— Но Бейкера сейчас нет в городе, уехал на три недели. И раньше завтрашнего дня не вернется.

Что произошло потом, я знаю из показаний, данных на суде — на суде над Ривом по обвинению в убийстве моей жены. В субботу утром полиция нагрянула к нему на квартиру. По-моему, сначала они его совсем не подозревали. Сведения почерп­нутые из криминальных романов, подсказали мне, что полиция попытается выудить у Рива как можно больше фактов о нашей с Гвендолен личной жизни.

К несчастью для Рива, полиция уже опросила кое-кого из его соседей. Все они считали, что он действительно уехал. Молочник и мальчишка-га­зетчик были в этом уверены. Поэтому когда пол­иция стала его допрашивать и он узнал, почему именно, он впал в панику. Сказать, что уезжал во Францию, он не осмелился — полиция без особого труда доказала бы лживость подобного утвержде­ния. Вместо этого он рассказал правду: он прятал­ся, чтобы избежать знаков внимания одной дамы. Какой именно? Это Рив сообщить отказался, зато это с удовольствием сделала соседка этажом выше. Она неоднократно видела как Гвендолен навещала Рива днем, слышала, как они ссорились. Гвендолен утверждала, что любит его и жить без него не мо­жет, а он кричал, что не допустит, чтобы им помы­кали, и что он пойдет на все, чтобы избавиться от ее посягательств на его свободу.

Алиби, подтверждающего его непричастность к совершенному вечером в саду преступлению, у Ри­ва, разумеется, никакого не было хотя и судья, и присяжные имели возможность убедиться в том, что Рив сделал все возможное, чтобы его себе обес­печить. Писатели, как известно, дают волю своему воображению, только они забывают о том, с какой скурпулезностью и дотошностью работает по­лиция. А у полиции вещественных доказательств его вины было более чем достаточно. Три основные улики, предъявленные на суде: яркая спортивная куртка Рива без пуговицы на рукаве, упомянутая пуговица и прядь волос Рива. Пуговицу обнаружи­ли рядом с телом Гвендолен, а волосы — на ее пальто.

Не зря, выходит, я читал детективы, хотя с тех пор не прочел ни одного. Вероятно, после подобно­го люди уже их не читают.