Вечный Жид

Она сидит на противоположной стороне в вагоне метро, немного сбоку, и, очевидно, узнала меня так же, как я ее. Но вида не подает, точно так же, как не подаю вида я. Слишком давно мы были знакомы, и, если встретиться вновь и заговорить о былом, оба можем элементарно сойти с ума. От страха перед временем, которое с тех пор прошло. Или минуло, или утекло, или… Она молчит, глядя прямо перед собой, и, очевидно, считает про себя, сколько же действительно с той поры прошло лет, и сколько тогда было ей, а сколько мне? Счет, разумеется, не в ее пользу, она уже успела вспотеть от страха перед этой бездной лет, перед этой волной лет, подобно цунами, нависшей над ней и надо мной, и грозящей раздавить нас обоих. Хотя мне, естественно, легче, поскольку она была старше на целых пятнадцать, и казалась мне тогда чуть ли не старухой, с приятной, впрочем, внешностью и фигурой. Такие случайные встречи ничего хорошего не сулят, это скорее знак беды, и не только для нее, но и для меня. Если разговориться сейчас, то потом надо или стреляться, или пить беспробудно несколько дней, чтобы вытравить из себя эту жалость, эту ностальгию по прошлому, от которого, кажется, избавился навсегда. Она встает первая, не выдержав напряжения, и с неестественно прямой спиной направляется к выходу. И только небольшая пульсирующая жилка на шее выдает все ее внутреннее напряжение. Мужественная женщина. Впрочем, и я тоже неплохо держался. Никогда, никогда не возвращайтесь в прошлое, даже если эти прежние места и кажутся вам временами желанным и забытым Эдемом!

Обрезание как факт (Изыск.)

Процедура обрезания, любезный читатель, не такая уж пустячная вещь, как может некоторым показаться, она делает взрослого здорового человека совершенно беспомощным, о чем в Священном Писании, кстати, есть поучительные примеры. Целые боевые отряды изнуренных и сильных воинов, поддавшись на уговоры, и позволившие себя обрезать, были легко перебиты гораздо более слабым и немногочисленным противником. Обычно после обрезания человек в течение недели бывает беспомощный, словно новорожденный ребенок, и за ним нужен тщательный и любовный уход. Люди, подвергшиеся этой процедуре, частенько бредят или галлюцинируют наяву, и нет ничего странного, что исподтишка обрезанный Обломофф, а также искренне сопереживающий ему Доктор Отрезание рассказывали друг другу всякие невероятные истории, которые буквально высасывали из пальца: они просто бредили наяву! Неудивительно также, что у самого Доктора Обрезание, который болел с каждым своим обрезанным пациентом, оказалось так много имен и фамилий: жизнь человека, превратившаяся в бесконечный нескончаемый бред и бесконечную нескончаемую галлюцинацию, сама сплошь становится бредовой и вымышленной. Мы не исключаем даже, что доктора этого вообще в природе не существовало, а под его видом к Обломоффу проник некий проходимец, а возможно вообще извращенец, вздумавший жестоко посмеяться и даже поиздеваться над ним. Впрочем, наведя некоторые необходимые справки, мы выяснили доподлинно, что Доктор Обрезание действительно до последнего времени проживал в Иерусалиме, однако после обрезания Обломоффа он внезапно куда-то исчез, и где находится в данный момент, нам неизвестно. Чудеса, да и только! Однако невероятные истории, которые рассказывали друг другу исчезнувший доктор и его страждущий пациент, действительно существовали. Не все моменты бесконечных разговоров двух закадычных друзей (они быстро стали закадычными друзьями) нам удалось раздобыть, некоторые куски, и весьма значительные, протяженностью иногда в несколько часов, а то и дней, безвозвратно утеряны, но кое-что в нашем распоряжении все же имеется! Вот совершенно восхитительный кусок (или отрывок, или часть, или фрагмент любезный читатель, называй его, как тебе заблагорассудится) из бесед Обломоффа и Андроника примерно на пятый или шестой день после злополучной процедуры, проделанной примитивном ножом Авраама.

– Скажите, Айзек, – спросил на пятый или шестой день, минувшие с момента обрезания, Андроник Новосельцев, когда боли у несчастного и совершенно измученного Обломоффа немного утихли, – скажите, дорогой мой, а не слыхали ли вы историю о некоем еврейском юноше, влюбившемся в кошку, и превращенном ею в обыкновенную серую мышку? Очень поучительная, между прочим, история!

– Нет, – ответил слабым голосом Обломофф, только что очнувшийся после недолгого и беспокойного сна, – не слыхал. Расскажите ее мне, если не трудно.

– Охотно, – сразу же отозвался на его просьбу Андроник, и начал свою историю так.

Кошка