Вечный всадник

В нашем мире для нежности нет места. Воины сражаются. Трахают. Убивают. И все. Голос отца — вырастившего его человека — по-прежнему звучал в голове у Ареса даже спустя столько времени. Когда Арес был еще совсем крохой, его били за проявление доброты к животным и рабам. К десяти годам всю мягкость из него в буквальном смысле выбили. То, что до него хотели донести, он понял четко и ясно: не привязывайся ни к кому и ни к чему, потому что имущество легко потерять, власть изменчива, а живые существа легко умирают.

Это правда. Со временем он забыл этот урок, а за его ошибку заплатила его семья. Кровью.

Кара начала храпеть, и Арес попытался представить эти тихие звуки непривлекательными. Не милые они. Совсем не милые. Он твердил себе это снова и снова, пока нес ее в одну из пяти спален. Он выбрал хозяйскую спальню. Там были ванная, самая большая кровать, а в углу стояло кресло, где он мог сидеть и наблюдать за девушкой, если понадобится. Окно спальни выходило на крутой обрыв. Еще эта комната могла похвастаться самым лучшим видом из окна, здесь лучше всего чувствовался морской бриз, было патио[48], и сюда было практически невозможно попасть снаружи.

Арес положил Кару на кровать, убрал ее пальцы со своей шеи и накрыл простыней, изо всех сил стараясь не смотреть на то, что открывала взгляду разодранная пижама. Ладно, не совсем изо всех сил. А, черт, жалкие попытки. Надо найти ей новую пижаму. Немедленно.

С легким вздохом Кара повернулась на бок и свернулась калачиком, уютно устроившись на простынях. Ареса уколола зависть: насколько он помнил, ему никогда не удавалось так уютно устроиться в постели — так мог сделать только человек. В то же время, даже когда Арес считал себя человеком, он чувствовал себя отщепенцем, словно не принадлежал к этому миру. Арес познал радости брака, семьи и наслаждался жизнью, но в глубине души всегда знал, что что-то неправильно. Что он предназначен для чего-то большего, не нуждается в человеческих удобствах или чувствах и не заслуживает их.

Тут до Ареса дошло, что он, задумавшись, склонился над Карой; ее голова покоилась у него на руках, так как на кровати не было подушки, а пальцы поглаживали ее гладкую щеку. Зашипев, он отстранился так резко, что потерял равновесие, и, попытавшись уцепиться за стул, приземлился на задницу. Сукин сын. И это падение, и вихрившиеся в голове мысли были неловкими, не свойственными ему, и, как бы ни хотелось ему обвинить в этом агимортус… ладно, да, он винил его. Никакая женщина не собьет его с толку, будь она хоть писаной красавицей.

Усилием воли вернув себе воинственный настрой, Арес выставил стражу в патио, на крыше и перед каждым окном. Только убедившись, что никто, даже крысы Мора, не проскользнет в комнату, он отправил сообщения Лимос и Танатосу. Оба прибыли в течение часа, и Арес встретил их в гостиной.

— Скажи мне, что человек у тебя, — произнес Танатос вместо приветствия.

Он был готов к сражению — одет в латы из костей демонов. Когда он шагал, его ботинки гремели, как раскаты грома. Свои светлые волосы Танатос стянул в хвост кожаным ремешком, но две тонкие пряди по обеим сторонам висков остались свободны и слегка ударяли его по лицу во время ходьбы. В руке он держал холодную банку «Маунтин Дью»[49]. Танатос питал пристрастие к газировке.

На Лимос, вошедшей вслед за ним, были оранжевые пляжные шорты, желто-оранжево-голубой гавайский топ и шлепанцы в цветочек. В черных волосах даже виднелся желтый цветок. Она была так похожа на девочку.

— Привет, братик. — Лимос хлопнула Ареса по груди, проходя мимо него. — Что новенького?

— Человек у меня. Спит.

— Хорошо. — Тан залпом проглотил полбанки газировки. — У тебя есть с ней проблемы?

Еще бы.

— Если тебя интересует, агрессивна ли она в моем присутствии, то нет.

— А как на тебя влияет агимортус?

Арес сжал и разжал кулаки. Ему со многим пришлось столкнуться с тех пор, как он был проклят и стал Всадником, но потеря сил и возможная слабость раздражали его больше всего.

— Когда я сражался с Ресефом в Йорке, доспехи и меч подвели меня, но с тех пор, как я забрал Кару, ни одну из моих способностей мне применять не пришлось.

Лжец. В отеле его реакция замедлилась — близость к девушке притупила способность чувствовать опасность. Но Арес был не в состоянии признать свое поражение даже перед братом и сестрой. Он мог перечислить все логичные аргументы: что это была не его вина, что ни с кем другим этого не случится и так далее, и тому подобное… А что в сухом остатке? Унижение.

Ли бросила на него скептический взгляд, словно хотела предложить сверхъестественную «Виагру»[50] для его проблем с агимортусом, но благоразумно решила промолчать.

— Как она? Не может же она радоваться, внезапно узнав, что ее смерти жаждет большинство жителей подземного мира.

— Держится как может. — Арес подошел к барной стойке около камина. У текилы есть свойство замещать саднящий огонь стыда своим собственным огнем. — По крайней мере, пока что.