Вечный ветер

— Ну, вот все и устроилось, — сказал Петя, — это наш бионик. Ведет интереснейшую работу с головоногими моллюсками. Ты, конечно, еще не мог с ним познакомиться, он все время торчит то у своих самописцев, то болтается в «Камбале». Счастливого тебе плавания! Зайди в его «конуру», там много любопытного. Он будет ждать, да не вздумай опаздывать, тогда я совсем упаду в его глазах как серьезный человек, да и тебе не поздоровится. Ну что ты на меня так смотришь? Отправляйся к Чаури. Ведь ты еще не опускался глубже двадцати метров или в крайнем случае на какую-то сотню в туристском батискафе. А здесь я гарантирую тебе километр!

— Километр так километр. — Я поблагодарил Петю и отправился в «конуру» бионика.

ЧТО ВИДИТ ОСЬМИНОГ

«Конура» оказалась огромной лабораторией, одну стену в ней занимал аквариум. За литым стеклом высотой около пяти и длиной не менее восьми метров застыла бирюзовая вода. В ее необычайной прозрачности кишела жизнь материковой отмели. Парили стайки рыб, одетые в разнообразные «праздничные» наряды, ветвились кусты кораллов, багряные, белые, розовые, зеленые, ярко-желтые, предательски прекрасные анемоны «цвели» на каменных глыбах, поднимались изящные ленты темно-зеленых, бурых и красных водорослей. На дне сновали крабы, рачки, лежали, раскрыв створки, перловины.

Второй достопримечательностью лаборатории был светильник. Большая прозрачная чаша на бронзовой треноге. В чаше с водой застыл невзрачный кальмар-альбинос. Как видно, один из глубоководных видов.

«Зачем он здесь?» — подумал я, заглядывая в чашу.

Кальмар «ответил». Он вспыхнул изнутри голубым светом, а вся его поверхность покрылась разноцветными, тоже светящимися точками, расположенными с большим вкусом. При свете, источаемом кальмаром, можно было читать. Я никогда не видел таких кальмаров и подумал:

«Вот бы послать Биате на спутник!»

Как только я отошел от чаши, кальмар погас.

Чаури Сингх, казалось, не обращал на меня никакого внимания.

«Не уйти ли?» — подумал я и сразу отказался от этой мысли. Все в этой комнате притягивало: множество незнакомых приборов, кокетливый кальмар, грандиозный аквариум, на который можно было смотреть не отрываясь часами, но особенно интриговал сам хозяин. Высокий, худой, он сосредоточенно следил сразу за осциллографом и телеэкраном. На экране фиксировался кусочек океана, вернее, его дна, загроможденный черно-бурыми обломками базальта. Судя по темно-зеленому цвету воды, глубина была довольно значительной. Неожиданно я увидел осьминога. Он был необычайно велик. Я различал его смутные очертания и огромные фиолетово-черные глаза. Перед ним лежала груда двустворчатых моллюсков.

Осциллограф чертил ровную, слегка волнистую линию. Я догадался, что каким-то непостижимым для меня образом Чаури Сингх умудряется наблюдать и записывать биотоки мозга этого моллюска.

Чаури Сингх повернулся ко мне и спросил:

— Тебе никогда не приходилось смотреть чужими глазами? Нет, конечно, не глазами другого человека, разница при этом была бы незначительна, а, например, глазами собаки, жука, курицы, рыбы, слона. Так вот, представь, что ты превратился в головоногого моллюска! — Он нажал желтый клавиш, и картина на экране телевизора мгновенно изменилась.

Вода теперь казалась чем-то другим, абсолютно прозрачным, нежно-фиолетовым веществом. В нем плавали причудливо расплывшиеся громады скал, какие-то странные растения очень сложной пастельной расцветки. В фиолетовом мире двигались фантастические рыбы; и по форме, и по окраске они превосходили все, что мне приходилось видеть необыкновенного в глубине тропических морей.

Картина неожиданно стала меняться. Цвета стали ярче, очертания скал, растительности, животных приобрели более знакомые формы. Коралловый куст вспыхнул алым пламенем, затем постепенно стал менять цвета, как остывающая сталь. Анемона, примостившаяся на коралловом кусте, так же поспешно меняла окраску своих «лепестков» и ножки, словно мгновенно переодевалась. Удивительные превращения происходили с чудовищно несуразной рыбой, будто раскрашенной художником-абстракционистом. Из широкой, плоской она превратилась в пеструю ленту, затем свернулась и стала нормальным помокантусом, только не черным с золотом, а темно-синим с алыми и желтыми пятнышками. Глаза у рыбы вспыхнули зеленым огнем и стали медленно гаснуть. Весь подводный пейзаж менялся, как декорации на сцене японского ревю, только, видимо, художник-постановщик подводного представления обладал еще большей фантазией и набором технических и еще каких-то непостижимых для меня средств.

— Приблизительно так видит спрут. Хрусталик его глаза подвижен, как линза в фотокамере. Надо учитывать при этом, что моя электроника далеко не совершенна и передает только жалкие тени мира спрута. Его палитра несравненно богаче, и ее основные цвета иные, чем те, что воспринимает наше зрение, здесь же цвет переведен в доступные нам колебания. Видимо, нам никогда не удастся увидеть подлинный мир этих существ, — закончил он с оттенком грусти.

Внезапно краски на экране расплылись, смешались, побежали белые линии.