Внемли, богиня, звукам этих строк,Нестройным пусть, но благостным для духа:Твоих бы тайн унизить я не могБлиз раковины твоего же уха.То явь был? Иль, может быть, во снеУвидел я крылатую Психею?Я праздно брел в чащобной тишине,Но даже вспомнить лишь смущенно смею:Два существа под лиственною кронойЛежали в нежно шепчущей траве;Вблизи, прохладой корневища тронув,Журчал ручей бессонный,Просверкивали сквозь покров зеленыйлазурь и пурпур утренних бутонов.Сплелись их крылья и сплелись их руки,Уста — не слиты; впрочем, час разлукиЕще не пробил, поцелуи длитьНе воспретил рассвет; определитьКто мальчик сей — невелика заслугаУзнать его черты.Но кто его голубка, кто подруга?Психея, ты!К богам всех позже взятая на небо,Дабы Олимп увидеть свысока,Затмишь ты и дневную гордость Феба,И Веспера — ночного светляка;Ни храма у тебя, ни алтаря,Впотьмах перед которымСтенали б девы, дивный гимн творяТебе единым хором.Ни флейт, ни лир, чтоб службе плавно течь,Ни сладких дымов от кадила,Ни рощи, где могла вести бы речьГубами бледными сивилла.Светлейшая! Пусть поздно дать обет,Для верной лиры — пробил час утраты,Благих древес на свете больше нет,Огонь, и воздух, и вода — не святы;В эпоху столь далекую сиюОт дряхлевшей эллинской гордыни,Твои крыла, столь яркие доныне,Я вижу, и восторженно пою:Позволь, я стану, дивный гимн творя,И голосом, и хором,Кимвалом, флейтой — чтоб службе течь,Дымком, плывущим от кадила,Священной рощей, где вела бы речьГубами бледными сивилла.Мне, как жрецу, воздвигнуть храм позвольВ глубинах духа, девственных доселе,Пусть новых мыслей сладостная больВетвится и звучит взамен свирели;И пусть деревья далеко отсельРазбрасывают тени вдоль отрогов,Пусть ветер, водопад, и дрозд, и шмельБаюкают дриад во мхах разлогов;И, удалившись в тишину сию,Шиповником алтарь я обовью,Высоких дум стволы сомкну в союзеС гирляндами бутонов и светил,Которых Ум, владыка всех иллюзий,Еще нигде вовеки не взрастил;Тебе уют и нежность обеспечу —Как жаждешь ты, точь-в-точь:И факел, и окно, Любви навстречуРаспахнутое в ночь!