Вечный хлеб

— Это ты? Ну, поздравляю. — Он говорил тем же горловым голосом, что и тогда в прихожей, в первый день знакомства. — Ну и желаю. Сама понимаешь, чего тебе желать.

В трубке послышался ее хрипловатый смех курильщицы:

— Понимаю. И постараюсь. Есть там около тебя деревяшка, дядя Слава? Постучи.

Он старательно постучал.

— Заходи завтра, довстретим с тобой.

— Это можно. Ну, позвоню еще, как у меня смотря… Ты-то как встретил на работе?

— Нормально. У нас тут дружно.

— Это здорово. Ну, я спать. Позвоню.

Напевая по-прежнему вальс снежинок, Вячеслав Иванович только что не вприпрыжку поспешил в раздевалку. Правда, подарка хорошего он еще не успел раздобыть для племянницы, только мелочи: тени, мундштук наборный — пороть ее некому за то, что курит, но раз уж такая беда, пусть хоть хороший мундштук с фильтром. Ну ничего, что нет пока настоящего подарка: будет повод довстретить еще раз — вот хоть старый Новый год.

У служебного выхода ему навстречу двинулась целая делегация. Вячеслав Иванович подумал было, не поздравить ли его хотят персонально. Вперед выдвинулся швейцар Яхнин — Вячеслав Иванович его знал мало, только удивился, почему тот не на своем посту.

— Подождите, задержитесь на минуту, Суворов. Группа народного контроля. Можно вашу сумку?

Надо было бы с ходу возмутиться! Да и есть ли у них право? Но Вячеслав Иванович все еще пребывал в счастливо-беззаботном настроении. Да и нет у него ничего такого в сумке!

— Пожалуйста!

— Ага. Та-ак!

Яхнин произнес это уличающее «та-ак», еще и не успев заглянуть внутрь. Заглянул и повторил:

— Та-ак!.. Пройдемте-ка лучше в помещение. И пошел первым, неся сумку Вячеслава Ивановича в вытянутой руке, как несут за шиворот нагадившего щенка.

Вошел он в кабинетик завпроизводством. Емельяныч еще не ушел домой, сидел там, только выглядел еще краснее обычного.

— Вот, Николай Емельяныч, задержали при попытке пронести.

Счастливо-беззаботное настроение наконец улетучилось.

— Какая попытка? Что «пронести»?!

— Сейчас разберемся, Суворов, — сказал Емельяныч без обычной жизнерадостности, — Что такое, Яхнин?

— Да вот: продукты выносил. Есть грызуны, и есть несуны. Смотрите сюда, товарищи.

Придвинулись остальные из группы: официант Митько, Желдин из хладоцеха — все люди Вячеславу Ивановичу далекие, с которыми разве что здоровался.

— Вот!

Первым был извлечен самый крупный предмет — кабачок!

— Вот, — повторил Яхнин. — Кабачок. Ценный овощ, особенно зимой.

— Это точно, — подтвердил Вячеслав Иванович. — По три рубля за кило, кажется.

К нему слишком быстро возвратилось беззаботное настроение.

— Кабачки к нам не завозили, Яхнин, — брезгливо сказал Емельяныч.

Но Яхнин не смутился:

— Ишь ты, какой ловкий: на базе и то нет, а для него имеется.

Дальше на свет был извлечен полиэтиленовый мешок с огрызками для Эрика.

— Вот это вынес, можешь записать, Яхнин. Крупными буквами. Пронес, украл! — торжествовал Вячеслав Иванович.

Яхнин с досадой отбросил мешок. Но следом из сумки явился пакет с шампиньонами. Всего-то в нем меньше килограмма.

— Грибы шампиньоны. Вот их и запишем. Кто будет на протоколе? Давай ты, Желдин.

Желдин с готовностью приткнулся сбоку к столу Емельяныча.

— А я их в магазине купил, — сказал Вячеслав Иванович. Пусть попробуют доказать! Все грибы одинаковые, штампа на них нет. — Выходил в обед и купил на завтра, потому что завтра овощной закрыт.

После того как эти недоноски оконфузились с кабачком, глупо было бы хоть в чем-то признаваться. Желдин туда же: контролер! А сам — подручный Борбосыча.

— Расскажи другим: «купил», — проворчал Яхнин, но не очень уверенно. — Пиши, Желдин: «грибы шампиньоны»! Та-ак, и дальше пиши: «миндаль». Кило, не меньше. Ну сейчас пойдем, перевешаем. «Изюм». Записал? Миндаль тоже из магазина?

— С рынка. Оттуда же, откуда кабачок,

— Давай-давай, рассказывай, а мы послушаем! Записал? Творог дальше идет. Полкило, не больше, ну все равно пиши. Ну, пакетики пошли — граммов по сто. Порошки какие-то. Пахнут.

«Пахнут»! Невежда! Корицу узнать не может! Кардамон!

— Пахнут сильно. В суп, наверное. Ну пиши: «приправы».

Объяснить бы ему такой факт, что Талейран пил кофе с корицей и гвоздикой. Сам называл: «Кофе по-дьявольски»!

— Вот так, Суворов. Есть грызуны, а есть несуны. Сейчас все в точности перевешаем для протокола.

— Ничего я не подпишу. Все купил в магазине или на рынке.

— Не подписывай. Свидетелей достаточно. А еще другой протокол, по буфету. Ты думал, в новогоднюю ночь всем не до того? А вот сняли остатки: шестнадцать лишних бутылок коньяка. И буфетчик Арсений Кутергин показал под расписку, что все твои.

— Вот сволочь! Он же не в продажу просил, а для себя. И всего три бутылки!

Вырвалось невольно, Вячеслав Иванович и подумать не успел, а язык уже сработал. А кто поверит, что Арс и вправду попросил для подарка какому-то нужному человеку? Уж лучше бы отрицать напрочь, и все, — на бутылках-то не написано.

И точно: куда там поверить! Все захохотали, а Желдин громче всех.

— Значит, за три подпишешься? — переспросил Яхнин.

Бывает же такая дурость! И кто потянул за язык?!