Вечный хлеб

В обеденном меню шли шампиньоны. Вячеслав Иванович нарезал их, радуясь прохладной упругости, и удачно вспомнил, как у Лескова описана архиерейская уха на курином бульоне. А что, если и шампиньоны заливать не водой, а бульоном?! И пошло: тушить вместе с кабачками, потому что гораздо нежнее картошки, и дают воздух, простор, — Вячеслав Иванович не знал, как еще обозначить это явление, когда концентрированный вкус грибов как бы разбавляется, не искажаясь. Нужно было немедленно попробовать! Но кабачков тридцать первого декабря с базы, естественно, не завозили. Они могли быть только на рынке. И покупать их нужно было обязательно сегодня, потому что завтра рынок закрыт, а если получится хорошо и если завтра придет Алла, нужно обязательно угостить ее! И Вячеслав Иванович огляделся вокруг, решил, что практикант Гоша, меланхолически отбивавший мясо, зря только в кухне потолок коптит (отбивать нужно по сотне за четверть часа, он едва десяток сделает в таком темпе!), дал ему денег и послал на рынок. До Кузнечного пешком десять минут, а Гоша ходил час. Когда Вячеславу Ивановичу вот так загоралось чего-нибудь, он не выносил ожидания и потому проклинал Гошу и желал ему всех несчастий! Но Гоша наконец явился с кабачками — и Вячеслав Иванович все ему простил. И началось! Лук он жарил отдельно, чтобы тушить с кабачками уже прожаренный, а кабачки и грибы смешал сырыми; крепкий бульон был готов, пока ходил Гоша, — теперь залил и предал огню, как любил когда-то выражаться Григорий Никитич, мастер в училище. И всем воображением он был там, представлял, как бульон пропитывает грибы, как те дают свой сок, старался почувствовать момент, когда нужно будет класть жареный лук, — и совершенно не обратил внимания на сказанную мимоходом цыганистой Стешей фразу:

— Поберегись, Славик, какая-то гадость готовится.

Сказала не останавливаясь, почти что не повернув головы. Не обратил внимания, во-первых, потому, что был весь поглощен своим изобретением, а во-вторых, как можно верить Стеше: ведь сколько раз она его разыгрывала! Тем более день такой.

И наконец снял, сбросил крышку — аромат пошел! Зачерпнул ложкой, стал дуть в нетерпении: потому что, пока горячо, вкуса не разобрать. И вот попробовал!.. Да, стоило гонять Гошу на рынок. Полностью выявился вкус грибов, вот что главное. Ужасно глупо будет со стороны Аллы, если она не придет завтра!

Вячеслав Иванович отложил шампиньонов в тарелку и побежал к Емельянычу. Тот пыхтел над какой-то ведомостью, бедняга. Вячеслав Иванович, не спрашивая, сунул ему ложку ко рту:

— Ну-ка, определи компоненты!

— Обожди ты! Закапаешь тут мне!

— И пусть! Капну соусом, так начальство твое хоть запах настоящий почует. Давай, определи-ка!

Емельяныч осторожно отделил губами четверть ложки, по-дегустаторски покатал кусочки во рту.

— Ну, шампиньоны…

— Слава богу!

— Но что-то ты нахимичил, не пойму… Тыква?

— Кабак.

— Ну да, точно. Но навар густой. Лук, конечно… Что-то еще. Нет, не знаю. Ну что?

— Так и сказал! Секрет! Только что изобрел!

— Смотри ты! Эдисон от плиты. Как назовешь? Шампиньоны по-суворовски? Так ведь подумают, что генералиссимус едал в походе. Фамилия у тебя проигрышная для названий.

Да, был бы он официально по паспорту Сальников, в меню вписалось бы лучше.

— Ну давай, Котлетыч, дерзай! Ко встрече подашь? Можем объявить по микрофону, что наш товарищ в честь Нового года изобрел! Выйдешь кланяться, как артист.

— Ага. А кабачки на двести порций прикуплю с рынка. Очень нужно.

— Ну, как хочешь.

Вячеслав Иванович поставил тарелку прямо на какую-то бумагу.

— Доедай, Емельяныч, в другой раз не скоро придется.

— Не мог на чистое место!

Емельяныч поспешно вытащил бумагу из-под тарелки. Бедняга, ему бумажка дороже такой еды!

Чем ближе к ночи, тем больше расходилось по «Пальмире» обычное праздничное ошаление. Вячеслав Иванович напевал под нос хор снежинок из «Щелкунчика» — в этой мелодии воплощалось для него новогоднее настроение, — но все вокруг неслось в гораздо более резвом темпе. Да к тому же некоторые уже праздновали, для чего скрывались по двое, по трое в раздевалке и вскоре выходили бодрые и включались с ходу в общий ритм. Как они решались, особенно халдеи? Но ничего, не рушились пока подносы, не опрокидывались графины и бутылки.

В одиннадцать Сергей Ираклиевич встречал гостей у входа в своем обычном дирижерском фраке, а в половине двенадцатого переоделся не то Дроссельмейером, не то графом Калиостро: белые панталоны, синий бархатный кафтан с золотыми пуговицами, обсыпанный мукой парик с косицей. Вся кухня бегала выглядывать в зал, смотреть, как он скользит между столиков вкрадчивой походкой волшебника. А в полночь с боем курантов и в кухне пошла по кругу бутылка шампанского. И ни когда раньше Вячеславу Ивановичу не казалось, что вокруг столько хороших людей.

В час, как и обещали, горячий цех закрылся. Перед тем как идти переодеваться, Вячеслав Иванович позвонил Алле. У них же большая квартира, но подошла именно она — будто чувствовала, что он должен звонить.