Вечный капитан

Я приказал Семену оседлать моего коня, а сам отдал золото и серебро Алене, посоветовав спрятать его поглубже в товар и далеко от кибитки не отходить, и взял туесок меда. Здесь вряд ли ограбят: от аланов в степи далеко не уйдешь. Вот когда расстанусь с обозом Фритигерна…

Я приторочил туесок к седлу и поехал вместе с аланами. Без доспехов и оружия, только с ножом на поясе. Насколько я знаю, у кочевников законы гостеприимства святы. В противном случае никакое оружие меня не спасет. Вскоре нас догнал всадник, который сопровождал Фритигерна. У него к седлу были приторочены два больших бурдюка. Если в них не вино, тогда я полный кретин.

Юрта вождя была ничем не лучше остальных. В ней находились пожилая женщина, мать или теща, две молодые, скорее всего, жены, и семеро детей, старшему из которых было лет двенадцать. Я отдал туесок с медом пожилой и показал на детей: подарок им. Она поглядела на меня как-то странно. То ли у них не принято, чтобы гость дарил подарок, то ли наоборот, я сделал, как положено, то ли подарок слишком ценный. Скорее, последнее, потому что, когда она открыла туесок, и дети увидели, что там мед, заговорили радостно все сразу. Пожилая аланка прикрикнула на них и увела из юрты. Обе молодые шустро накрывали на стол. Точнее, расставляли на кошме в центре юрты, вокруг медного светильника на высокой деревянной подставке, дым которого вонял подгоревшим животным жиром, большие блюда с мясом, приготовленным по-разному. В юрту подтянулись, как понимаю, самые крутые местные пацаны. Меня усадили справа от вождя, которого звали Гоар. Сидеть на пятках я не умел, поэтому пристроился полубоком, ногами к стене юрты, за что извинился перед аланами. Они отнеслись к этому с улыбкой и пониманием Гоар наполнил вином из бурдюка большую чащу, на Руси такие будут называть братчинами, отпил сам нехило, передал мне. Я тоже приложился от души, передал следующему. Братчины хватило ровно на круг, хотя, как подозреваю, последним досталось меньше всех. Но она сразу пошла по второму кругу. После чего сделали перерыв, пожевали мясца. Брали руками и ели с помощью ножей. Особенно мне понравилась печень, сваренная в желудке. Какому животному они принадлежали, угадать не сумел. В итоге слопал много всего, не меньше остальных. Над чем они незлобиво посмеялись. Гоар еще раз наполнил братчину, пустил по кругу. Меня начало вставлять, а аланов и подавно. Пошли разговоры за жизнь. Один из них говорил немного по-латыни, служил мне переводчиком. Первым делом меня спросили:

– Как ты убил гуннского вождя?

Я рассказал, что вовремя заметил гуннов, успел поставить кибитку и арбу так, что за них можно было спрятаться, что основная часть нападавших расправлялась с Мониной охраной, что я убил троих. Как убил – не сказал. Никто и не спрашивал. Убил не из засады, в открытом бою – значит, чего-то стоишь. За это надо выпить. К тому времени, когда бурдюк опустел, мы с Гоаром уже общались без переводчика. Я на русском, а он на аланском одновременно рассказывали, как мы уважаем друг друга.

Утром я проснулся на том месте, где сидел ночью. Разбудила меня молодая аланка, которая пыталась осторожно вытянуть из под меня край овчины, запачканной пролитым вином. Увидев, что разбудила меня, начала извиняться. Я в свою очередь извинился перед ней и вышел из юрты. Ночью мы отливали в паре метров от нее, но теперь вокруг было много детей и женщин, поэтому отошел подальше. Однако, немало вчера выпил. Возле юрты меня поджидал Гоар. Он выглядел немного помятым, как и я, наверное. Мы сразу заулыбались друг другу. Он предложил позавтракать, но я отказался, только попросил холодной воды. Видимо, ему и самому не лезло после вчерашнего. Зато воды, которую принес мальчишка лет десяти в глиняном кувшине со сколотым куском у горлышка, выпил после меня много. Другие мальчишки привели нам оседланных коней. Я сказал Гоару, что может не провожать меня, сам найду дорогу, но он даже слушать не стал. Сопровождали нас вчерашние собурдючники. Они говорили мне что-то веселое на аланском, я так же весело отвечал на русском, и мы без переводчика понимали друг друга. Комплиментарность – великая сила. Трое из них везли по барану. Как я предполагал, плата Фритигерну за вино. Но ему достались два. Третий – мне.

К нашему приезду возле моей кибитки уже были сложены мешки с солью, которые причитались мне за лошадиную броню. Алена, Семен и скифы были живы и здоровы. Деньги, товары, лошадей и волов не украли. Я распрощался с аланами, договорившись, что в следующий мой приезд встретимся опять. Затем распределил груз соли между кибиткой, арбой и вьючными лошадьми, приказал зарезать барана и приготовить из него обед и завалился спать. Никто не возражал. В шестом веке, не отравленном профсоюзами и эмансипацией, так и должен был вести себя глава семьи.

14