Вечный капитан

– Не было никакого договора! – закричал он. – Снимайте кольчугу! – приказал Моня охранникам.

Те знали, что договор был. Многим это раньше не нравилось, особенно Гунимунду, но нарушать договор не собирались, чтобы потом самим не оказаться в такой ситуации.

– Я вам приказываю! – заорал на них хозяин обоза.

– Это мое, – спокойно повторил я и навел на иудея арбалет.

Он сразу спрятался за щит, из-за которого и полились дальнейшие оскорбления и угрозы выгнать меня немедленно. На всякий случай Моня еще и отъехал за кибитку, а потом и вовсе ускакал.

Гунимунд улыбнулся мне, как сообщнику. Моя смелость в общении с хозяином обоза впечатлила его больше, чем мои боевые успехи. Наверное, по его классификации убить четырех тавров – это ерунда, а вот наехать на начальника – это круто. Потом гот начал раздевать труп безголового тавра, абсолютно не боясь запачкаться кровью.

А я посмотрел на труп вожака и подумал, что лучше было бы отдать кольчугу Моне. Тогда бы не пришлось снимать самому. Теперь надо сделать усилие и раздеть мертвого. Или объявлю себя чмошником. После чего можно ставить крест на военной карьере и не только. Если сейчас не преодолею себя, так и буду всю оставшуюся жизнь бояться покойников. Я вспомнил рассказ матроса, стоявшего когда-то со мной на вахте. Он воевал в Афганистане. В самом начале службы их кинули собирать трупы наших солдат, попавших в засаду в ущелье. Три дня трупы лежали на жаре. Они раздулись, оставались узкими только в талии, перетянутой ремнем. Матрос рассказывал, до чего смешные казались им эти трупы. Солдаты защищались смехом от ужаса. В течение всей оставшейся службы им уже ничего не было страшно.

Но я пока не находил ничего смешного в лежащем передо мной покойнике. Я заставил себя наклониться и выдернуть болт. Он вышел легко. До половины его покрывала кровь. Я вдруг вспомнил, что надо попробовать на вкус кровь первого убитого врага, чтобы понять воин ты или нет. Попробовать? Шагнуть за грань культурных табу, чтобы спасти свою психику? Убедившись, что на меня никто не смотрит, коснулся болта кончиком языка. Вкус солоноватый, как и у моей, нейтральный. То есть, я посередине между воином и не воином. Уже смелее снял шлем с головы вожака, потом перевернул его на спину и, стараясь не смотреть в чернобородое лицо, расстегнул ремень с мечом и ножом, стянул кольчугу. По белому, незагорелому телу у шеи ползли две черные вши. На шее на засаленном гайтане висел серебряный кулон. Я ножом разрезал гайтан и поднес кулон к глазам. Это была женщина, которая то ли опиралась на палку или меч, то ли держала его в руке. Я почувствовал чей-то взгляд и увидел, что рядом стоит гот и тоже рассматривает кулон.

– Дева Мария? – спросил его.

– Просто Дева, богиня тавров, – ответил Гунимунд и кивнул на труп: – Поторопись, ехать пора.

– Остальное забирайте, – отказался я от завшивленной одежды и вонючих полусапожек.

– Как скажешь, господин, – сказал гот, сочтя, видимо, мою щедрость отличительной чертой вождя. Если я вождь, то ему сразу становились понятны и остальные мои причуды.

Я пошел к своей кибитке. С нее снимали Скилура. Он был еще жив, но из груди торчал обломок стрелы. Я собрал оружие и доспехи еще двоих, убитых мною, сложил в кучу у задней части кибитки, чтобы потом рассортировать и сложить в нее, и пошел к мертвому лучнику. Не столько за трофеями, сколько за болтом.

Лучник лежал на боку, как-то по-детски поджав ноги. Молодой еще, не старше Скилура. Я рывком выдернул болт, который влез в тело почти весь. Из раны фонтанчиком выплеснулась кровь, тело задрожало судорожно, как при оргазме, а на лице появилось выражение сладкой боли.

И тут меня пробило. Я стремительно метнулся между деревьями, туда, где меня не будет видно с дороги. Там бросил за землю арбалет, плюхнулся на задницу и расслабился. Меня начало колотить с такой силой, что зубы застучали. Но перед глазами стояли не трупы, а плохо наточенное острие копья. И тут же рядом со мной появился пес. Я почувствовал его горячий язык, который лизнул мою дрожащую руку. Я положил ее на холку Гарику, погрузил дрожащие пальцы в густую шерсть, сжал их. Пес тихонько заскулил от боли. Я ослабил хватку и почувствовал, что мандраж уходит. Я закрыл глаза, прижался спиной и шершавому стволу дерева, возле которого сидел. Когда будут отъезжать, позовут, тогда и спущусь к дороге.

Гарик вдруг насторожился, напрягся. Я тоже услышал голоса в лесу, дальше по склону холма. Взяв арбалет, осторожно пошел в ту сторону. Если это еще один отряд тавров, лучше будет пересидеть в лесу. Спасать во второй раз барахло Мони у меня не было желание.